Андрей Кочергин - Как закалялась сталь-2 и 1/2

к содержанию

P.S. По ком звонит колокол

Каждое утро просыпаюсь с приятным предвкушением тренировки, жизнь в последнее время все чаще испытывает меня на прочность, причем именно «…по силам вашим». Так что единственная настоящая отдушина — мое КАРАТЭ. Как мне хорошо и уютно на татами, куда пропадают эти жуткие ожидания беды и осмысление уже совершившихся мерзостей. (Впрочем, мы без всяких сомнений заслуживаем то, что получаем, — кто-то как оценку сделанной ошибки, а кто-то для укрепления Духа и чистоты помыслов.)

В общем, пребывая в предвкушении приятного, иду и — сознаюсь — представляю, как я сейчас выгляжу: сбросивший двадцать килограммов, возмудевший и похужавший. Приятно, когда работа еще и видна…

Иду, сам собой довольный красавец, мимо металлического забора в самых мажорных настроениях. За поворотом вижу трухлявого и неопрятного деда — бомжа, буквально висящего, держась одной рукой за прут этого самого забора.

«Денег надо дать, если мелкие есть», — первое, что приходит в голову.

Дедушка тем временем пытается поговорить с девочкой молоденькой — та замешкалась и как-то бочком… Стесняется уйти…

— Батя, ща гляну… Если мелкие есть — дам, если нет — не обессудь.

— Да не нужны мне деньги — дойти помоги, не дошагать мне…

Он был очень грязным, видимо, спал в подвале дома прямо на земляном полу, на бородатом лице намерзли сопли и слюни, от него пахло, как пахнет в привокзальном туалете.

А у меня тренировка через десять минут, мне спешить надо, меня люди ждут, да и деньги в кошельке только крупные — ну не давать же ему 500 рублей с бухты-барахты?! Опаздываю я, опаздываю…

Я повернулся и пошел, девица так и не могла уйти, потихоньку пятясь от деда, не решаясь повернуться сразу. У меня тренировка, а он грязный и вонючий, а деньги только крупные, а времени нет, а он грязный, да я и не должен…

Дед сиротливо висел на железном пруте, висел, как забытая на заборе половая тряпка, которую проще не заметить, чем придумать, как использовать ее ветхое тело.

— СТОЙ, ТВАРЬ, ОГЛЯНИСЬ! КТО ТАМ ВИСИТ?! КТО ЭТО?

От этого голоса в голове у меня буквально ноги подкосились. Я обернулся.

— КТО ЭТО? КТО ЭТО?! ДА ЭТО ТЫ, ПРИГЛЯДИСЬ — НЕ УЗНАЕШЬ?! КТО СКАЗАЛ, ЧТО ПРОЙДЕТ КАКИХ-ТО ПАРУ ЛЕТ ИЛИ ДЕСЯТИЛЕТИЙ И ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВОТ ТАК ЖЕ ВИСЕТЬ, ВЦЕПИВШИСЬ БЕЛЫМИ РУКАМИ В МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ПРУТ?! КТО СКАЗАЛ, ЧТО ТЫ ПОЖИЗНЕННО ЗДОРОВ, ВЕСЕЛ И ДАЖЕ ЕСТЬ НА ЧТО ПОЖРАТЬ? КТО СКАЗАЛ, ЧТО ЭТО НЕ КОНЧИТСЯ ЗАВТРА, КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ УВЕРОВАТЬ В СВОЮ НЕПОТОПЛЯЕМОСТЬ? ПРИГЛЯДИСЬ к этому ДЕДУ — ВОТ КТО ТЫ!

Я с ужкасом подумал, что мог пройти мимо, я мог убедить себя, что мне не по пути с этим человеком, который все утро не может понять одного:

— НУ ПОЧЕМУ Я НЕ СДОХ ЭТОЙ НОЧЬЮ, НУ ЗА ЧТО МНЕ ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ?!

Чуть не захлебнувшись слезами ужаса, я выдавил из себя:

— Батя, а куда тебе?

— К метро мне надо…

— Это далеко очень… Думаю, больше километра.

Он обреченно молчал

— Пошли.

Дед ничего не весил, идти он не мог совершенно, но мы потихонечку шли, у него сваливались брюки, и он держал их закоченевшими, синими руками.

— Всё — не могу больше, посади меня куда-ни- будь…

Я посадил его на оградку газона, вынул и отдал ему злополучную пятисотку. Немного постояв, виновато пошел. Обернулся. Дедушка сидел, уронив голову на провалившуюся грудь, — старый растерзанный жизнью человек, возможно, и виновный в том, что сидит сейчас на этой трубе в этих лохмотьях, а может, и не сделавший ни одной подлости в своей долгой жизни… Кто знает. Но он сидел и орал мне в лицо — своей отчаянной нищетой, запахом свой смерти:

— ЭТО ТЫ! ТЫ! ТЫ! ТЫ!

Нет и не может быть чужих детей, ну или у нас просто нет сердца!

Нет и не может быть чужих стариков, как бы оскорбительно они ни выглядели.

Господь открывает нам глаза на то, что должно, и он никогда не шутит — он очень серьезен.

Каждый из нас — в этом умирающем старике, в этой полоумной старухе, сидящей на асфальте, в этих беспризорных детишках. Ужас, дикий ужас живет в паре метров от каждого вашего шага — не оступитесь, не пройдите прямо, видя, что именно в шаге от вас. Иначе Создатель сумеет обратить ваше внимание самым простым способом, в котором жизнь — это всего лишь листок бумаги с вашей историей, измять который и вытереть им жопу может даже просто равнодушный прохожий.

Меня всегда любили маленькие детки, бродячие собаки и городские сумасшедшие. Я стою у метро в спецназовской форме, а ко мне лезут поговорить нищенка и бомж-калека… Как радостно, что во мне осталась хоть крупица человеческого, впрочем, не мне судить и каждый узнает итог своего Пути — придет час.

Когда упал Вавилонский Столп, он придавил восемнадцать человек. Дерзкий дядька с издевкой спросил фарисея:

— Чем эти восемнадцать провинились более остальных?

— Ничем. Это были достойные люди

— Так за что же им такой конец?

— Если эти достойные люди приняли столь страшную смерть, то на что тогда могут рассчитывать самонадеянные грешники?..

Мир вокруг нас — это МЫ, в каждом окружаю- щем нас человеке есть наша частица! Мир этот не страшный, он просто грязный, начните уборку с себя, и поневоле он изменится — у него просто не останется иного выбора. Обрети Дух мирен, и вокруг сотни спасутся! Это Батюшка Серафим Саровский сказал. Верую в это искренне. Храни, Господи, всех нас!

Не спрашивай, по ком звонит колокол, потому что он звонит по тебе.

1

К сожалению, не помню, кто автор. — А. К.

< назад | к содержанию