Как ломают людей в психдиспансерах – Варламов.ру – ЖЖ
Фото: @profil_govno
Сегодня хочу познакомить вас с одной историей. История по-настоящему страшная. Это рассказ девушки из Минска, которой несколько лет назад не повезло оказаться в детском психиатрическом отделении.
Судя по всему, там работают насильники. Судя по всему, накачанные лекарствами тела детей, которых там должны лечить, сдаются в аренду другим насильникам. Они приходят в больницу специально для того, чтобы изнасиловать очередного отключившегося ребёнка.
Эта история страшна не только самим фактом насилия над телом и личностью человека, ребёнка, не только существованием системы, где высокопоставленные насильники работают в одной сцепке со следователями и готовы растоптать своих жертв с помощью милиции, а их остатки провернуть на фарш в судебной машине.
Ужас в том, что это стандартная ситуация. Я уже слышал подобные истории раньше, и не один раз. Их рассказывают про ПНД в Петербурге, их рассказывают про провинциальные «психушки». Если в такое заведение попадает симпатичная девушка, некоторые врачи и санитары «залечивают» её до состояния овоща, чтобы пользоваться её телом, пока она в отключке. Детьми они тоже не брезгуют. Если вы думаете, что это просто слухи, не обольщайтесь: иногда информация исходит напрямую от сотрудников больницы. Эти больницы абсолютно не подконтрольны общественности, родственников пускают далеко не всегда и не везде.
В любом учреждении закрытого типа, будь то тюрьма, армия, интернат или ПНД, всегда творится какой-то пиздец. Про пытки в СИЗО сегодня пишут много, а вот про то, что происходит в психдиспансерах, у нас говорить не принято. Надеюсь, рассказ Саши Василёк из Минска привлечёт внимание к этой проблеме, потому что в некоторых ПНД людей буквально ломают:
«В Минске есть детская больница с психиатрическим отделением, где избивают, связывают и гнобят пациентов (в том числе детей лет 4-6), а так же насилуют детей и подростков.
Я не могу к большому сожалению писать имена насильников и название учреждения ибо меня обвинят в клевете.
Нас минимум трое — девочек, которых изнасиловали в этом отделении. Все это происходило в разные годы, с 2012 по 2017, то есть вероятность, что до сих пор это с кем-то происходит, есть до сих пор ❗
Я состою на учете в ПНД с 2011 года, мой нынешний диагноз «параноидная шизофрения» и все сваливают на то, что я больна и брежу.
Психиатры при попытке заикнуться о насилии говорили, что я придумываю, что это иллюзии и что у меня шизофренический бред.
В 2016 году мне собирались снять диагноз, для этого меня снова положили в больницу, и когда я рассказала лечащему психиатру про изнасилование и упомянула, что это сделали врачи, мне не сняли диагноз и заявили моей матери, что у меня галлюцинации.
Из-за давления со стороны психиатров я боялась обратиться в полицию, меня убедили в том, что я лгунья и «шизофреничка», однако в 2018 году, после того, как я перешла во взрослый ПНД и перестала быть зависима от тех врачей, я обратилась в полицию и сейчас идет расследование.
Вчера была психолого-психиатрическая экспертиза и там мне сказали, что в данных указано, что в 2006 году, в возрасте 7 лет, я лечилась в дневном стационаре у психиатра, и это ложь. Впервые в жизни к врачам я попала в 2011 году. ❗
Так же в моей карточке из ПНД написано что у меня полностью отсутствует критика, что я вела себя агрессивно на приемах, кидалась на врачей, что у меня постоянно были галлюцинации, что я всем врачам говорила о том, что меня насиловали и что мои слова о том, в каком году, кем и при каких обстоятельствах происходило насилие всегда менялись.
Это так же ложь ❗
Если бы я проявляла агрессию в сторону врачей, меня СРАЗУ ЖЕ госпитализировали бы, если бы у меня не было критики, то я бы уже лежала в больнице и не была в состоянии набрать этот текст».
Продолжение:
Проверить эту информацию я не могу, но оснований не доверять жертве у меня нет. В любом случае, пост я публикую для того, чтобы привлечь внимание к проблеме.
При каких условиях человека могут положить в психиатрическую больницу и удерживать там?
Только по решению суда. Сначала комиссия, состоящая из трёх врачей-психиатров, решает, представляет ли пациент в силу имеющегося у него психического расстройства, опасность для самого и окружающих его людей; существуют и другие основания, главными являются эти два. Только после этого человек госпитализируется. Это очень серьезная правовая процедура. Критерии госпитализации очень просты: опасность для окружающих или, например, состоянии деменции с беспомощностью. Еще один критерий — вероятное ухудшение состояния больного в случае неоказания ему психиатрической помощи.
Во всем мире идет эволюция подходов к оказанию психиатрической помощи. У нас сейчас большинство пациентов находится на амбулаторном лечении, тогда как в 50-60 годы основная психиатрическая помощь была стационарной. Например, раньше в психиатрических клиниках было много больных с депрессией, а сейчас их почти нет – они лечатся преимущественно амбулаторно. В первой половине XX века люди с шизофренией лежали по шесть месяцев и больше, а сейчас — около 1,5-2 месяцев. Меры, которые принимает московская и российская психиатрия, направлены на сокращение пребывания больных в стационарах. Это выгодно не только с экономической точки зрения, но в первую очередь с социальной. Чем меньше человек будет находиться в изоляции, тем лучше он будет адаптирован в обществе.
Сегодня российская психиатрия, наоборот, направлена на максимальную социальную адаптацию и реабилитацию психически нездоровых людей. Мы делаем все, чтобы сократить длительность пребывания в больничных условий. Психическая болезнь наносит самый тяжелый ущерб по сравнению с другими заболеваниями. Она не позволяет адекватно оценивать окружающую действительность. Но сегодня, благодаря развитию фармацевтики, можно снизить количество людей в психиатрических клиниках в разы! Эти лекарства теперь доступны во всем мире — в США, России, Англии. В начале XX столетия человек с шизофренией не мог бы нормально жить и работать, а теперь он может быть вашим коллегой – и вы никогда об этом не узнаете! У них бывают обострения, но их можно купировать за три недели. Взял больничный лист, прошел курс лечения – и все. Тем более, что современное законодательство защищает пациентов от озвучиваниях своих психиатрических проблем.
Как я лежал в психушке. Записки с той стороны
В отношении общества к психическим заболеванием есть две крайности. Первая — маргинализация. Мол, опасные, страшные психи. Вторая — романтизация. Мол, я такой тонкий романтик с биполярочкой. И то, и другое далеко от реальности. Психические болезни — это в первую очередь болезни, от которых нужно лечить. Чем раньше, тем лучше. И лучше один раз полежать в психиатрической больнице, чем отравлять всю свою жизнь безумием.
«Луна» поговорила с людьми, которые однажды оказались в психиатрической больнице и провели там некоторое время. Они поделились опытом и рассказали свои впечатления об условиях, лечебном процессе, интересных соседях. Соседи здесь, действительно, часто попадаются интересные. Лечение помогает, но не всегда. А условия, судя по рассказам, из года в год медленно, но верно становятся немного лучше.
Берегите себя и своё психическое здоровье. Наш новый текст — об этом.
Некоторые имена мы изменили.
Джохар:
Меня положили с биполяркой в 2017 году. Атмосфера очень скучная, делать нечего. Хорошо, книжку можно читать.
Соседи в разной степени поехавшие. Один из них перепрятывал мою пони, чтобы не украли. Процесс лечения состоял из подбора грамотной терапии в виде раздаваемых таблеточек.
Помню санитара, который заставлял убираться каждый день одного и того же деда. 70% его усилий, затрачиваемых на уборку, состояло из потакания собственным нервным тикам. Реально: для, того чтобы сделать шаг, он оборачивался головой, всовывал-высовывал язык, пожимал плечами и раскачивался из стороны в сторону. После короткого диалога с санитаром выяснилось, что дед убирается из большой любви санитара к творчеству Дэвида Линча.
Валентина:
Это было в прошлом году. Началось всё с того, что психиатр из ПНД сообщила мне, что всё, что она может для меня сделать, — это вызвать санитаров и направить меня в психбольницу прямо на месте, а я была не в том состоянии, чтобы отказываться. На месте мне разрешили сделать один звонок, после чего забрали все вещи, выдали пижамку, вкатили феназепам, и следующие три дня я не помню.
Первое воспоминание — как я стою возле туалета и рыдаю, не решаясь туда войти, потому что все двери открыты, уединиться невозможно, а возле одного из унитазов стоит голая женщина и жуёт хлебушек. Её шпыняли за это, потому что она у всех просила хлеб и крошила его на пол. Медсестра уговаривает меня либо решиться пойти уже в туалет, либо пойти плакать в палату.
Курящим было тяжело — сигареты выдавались за общественно-полезные работы типа мытья пола, работы в столовой и всякого такого.
У меня украли книгу! Причём выбрали сборник эстонских новелл, которые, по признанию глубоко интересующегося, не читает вообще никто (глубоко депрессивные истории о деревенских жителях эстонских болот). Так выяснилась настоящая целевая аудитория!
Посетители могли приходить два раза в неделю и приносить вкусную еду (из списка разрешённой). Однажды мне принесли несколько кусков мяса и термос кофе (вообще запрещённого, но, видимо, не слишком строго), и мне удалось протащить их одной женщине, которую никто не навещал, и поэтому её не пускали в зал свиданий. Она заплакала и сказала, что уже два года не видела жареного мяса. Она же рассказала историю своей жизни в другой психбольнице, по которой было ясно, что мне повезло невероятно.
На самом деле, действительно повезло. Я восхищаюсь терпением медсёстр, которые в целом вели себя по отношению к пациентам достаточно корректно. На территории больницы есть поликлиника, в которой всем пациентам проводили кучу разных обследований и анализов (ура, у меня нет ВИЧ и чего-то ещё). В конце концов, мне расхотелось бросаться с двадцать пятого этажа и захотелось жить.
Евгения:
Моё лечение от большого депрессивного расстройства началось в конце прошлого года. Расстроились отношения с супругом, кинул один из лучших друзей, перенесла операцию, все вокруг умирали. Всё было весьма погано, и когда я уговорила специалистку в одном психиатрическом центре Москвы меня принять — конец года, бешеные очереди, мест не было, я просто позвонила из фудкорта и орала в трубку, захлебываясь слезами, что вот скоро новый год, время, когда количество суицидов растет и что я что-то с собой точно сделаю.
Я думала, что всё будет так: мы сейчас поболтаем, я поплачу на кушетке, мне выпишут таблеточки и я где-то раз в две-три недели буду за 3500 ездить к ней на беседу, и все будет хорошо. Не тут-то было.
Выслушав меня, мне задали массу общих вопросов про мое состояние, а потом весьма озадаченно удалились в соседний кабинет, откуда психиатр вышла с направлением в кризисный центр при 20 ГКБ имени Ерамишанцева. Про КЦ я читала до этого на «Медузе», и, конечно, не думала, что когда-либо там окажусь как пациентка.
На следующее утро я отправилась туда в какой-то рваной кофте, не причесавшись, не накрасившись, зареванная полностью. Улыбчивая доктор меня встретила, поговорила со мной и предложила госпитализацию.
Оказавшись в больнице, я сразу обратила внимание на гнетущую обстановку. Мою кровать подписали, у окон не было ручек — ручки были только у санитарок, и окна открывались только во время проветриваний по запросу. Я еще думала, какая злая ирония, что психиатрическое отделение находится на самом высоком этаже больницы.
На окнах в туалете стояли решетки. Уборные — без защелок. Душевая — тоже. Пока мы с молодым человеком ждали, пока меня оформят, периодически из разных углов отделения доносилась мелодия Don’t worry be happy — это оповещение о том, что кому-то из пациентов нужна помощь медсестры — ну, капельница закончилась, например, или еще что-то.
Меня положили в одну палату с юной девушкой, вокруг нее хлопотали родители. Когда они ушли, мы разговорились, познакомились поближе и рассказали друг другу свои истории. У девочки с собой покончил ее молодой человек, и, конечно, она винила во всем себя.
Об этой истории написало одно мерзкое издание. Помимо переживаний, связанных со смертью любимого, началась травля. Девушка пыталась покончить с собой, ее откачали, на некоторое время отправили в психбольницу, но ей там не становилось лучше, и было принято решение направить ее в КЦ.
Поначалу девочка часто плакала у меня на плече, мы сидели обнявшись, она рассказывала много приятных и веселых историй про своего погибшего парня и неизбежно срывалась в истерику, я бежала за медицинской помощью, чтобы девочке дали лекарство или микстуру.
В КЦ разрешали брать с собой все, что угодно — книгу, ноутбук, телефон, хоть мольберт. Я взяла пару книг, скачала на мобильник Твин Пикс, взяла с собой инструменты для рисования.
Но ничего не получалось делать: атмосфера в больнице и лекарства очень утомляют, ты постоянно хочешь спать или валяться. У меня не было сил даже тупить в социальные сети или листать дурацкие мемы, я моментально вырубалась.
Три недели в больнице не прошли даром. Я ушла посвежевшей, чуть более радостной, и я была счастлива выписаться из этой гнетущей атмосферы и свободно жить. Где-то через две недели я уволилась с работы и уехала в Петербург, оттуда уехала в свой родной город, так как поняла, что все же очень устала. Лечение я стала продолжать уже у себя.
Некоторое время назад я снова стала пациенткой психбольницы. Ушла я туда со скандалом: у моей матери достаточно стигматизированное отношение к психическим заболеваниям, на этой почве мы сильно поругались.
Мать обвиняла меня в том, что я бросаю коллег, ложась на больничный, что я подвожу всех, не хочу работать, и что я вообще уже почти год лечусь и нет результата — как будто я этом виновата я. В психбольнице было хорошо, правда, я провела там в этот раз всего несколько дней: меня угнетало, что я здесь, а моя мать на меня злится, что я валяюсь в палате одна под капельницей, а мои коллеги вкалывают — я не могла избавиться от чувства вины и где-то на четвертый день своего пребывания там я выписалась.
Лежала я вполне себе комфортно: мне подобрали идеальное меню с учетом моих аллергий, в моей палате больше никого не было, в отделении были всякие прикольные ништяки типа сенсорной комнаты — можно было рисовать всякое разное на песке, смотреть на голографические изображения, ходить по каким-то плиточкам с разной текстурой и валяться в больших таких креслах-мешках.
Более того, в отделении живет настоящий попугайчик-корелла, он весело чирикает, и когда по утрам медсестра совершает обход с тонометром и градусником, птиц летит за ней, поднимая всем настроение. Я жалею, что прервала лечение, и надеюсь в обозримом будущем его завершить.
Сейчас я продолжаю амбулаторное лечение, меня пугает иногда, что оно может растянуться на годы. Но лучше уж пить таблетки, чем умирать.
Ольга:
Я легла в больницу осенью пятнадцатого года. У меня были тревожные состояния, суицидальные мысли, апатия и черт знает что еще. В какой-то момент моя семья заволновалась и погнала меня к психиатру.
Со мной провели ряд стандартных тестов, решили, что все печально и надо класть, потому что это будет самым эффективным решением. Я расстроилась по этому поводу, потому что мне не хотелось жить вне дома, но сама больница ужаса у меня не вызывала.
При приеме со мной поговорила заведующая отделением, взяла честное пионерское, что я не пойду самоубиваться. Сразу назначили таблетки, кроме этого я в первый вечер умудрилась подхватить ротавирус, поэтому всю ночь меня рвало.
Потом на фоне этого случилась истерика, которую, возможно, начали снимать транквилизаторами, а может мне их дали еще до. Короче, сочетание транквилизаторов и ротавируса — оно такое себе.
Первые три или пять дней я ощутила, что значит почти физическая невозможность бодрствовать: на обед меня поднимали всей палатой, как я ничего не разливала в столовой, я до сих пор не поняла. По отзывам очевидцев — выглядело это стремно.
Когда приходил молодой человек — я просто очень удовлетворенно выходила поспать к нему на плече в коридор.
Нет, я пыталась поговорить, но выходило у меня недолго. Сутки делились на: «Ура, я нормально посплю!» и «Опять мне будут мешать спать!». А потом я отошла и стала вливаться.
Я попала в достаточно беззубую версию психбольницы, там не было никого, кто был похож на карикатурного психа: не было буйного отделения, никого с бредом. Условия тоже мягкие: посещения каждый день, после первой недели можно было уходить гулять (доехать до Невского, выпить кофе и вернуться проблемы не составляло), так что пара моих соседок как-то умудрились даже употребить алкоголь.
Самый главный квест психбольницы — это узнать, что с тобой конкретно не так. Пациентам по максимуму не говорят диагнозы, поэтому я и многие окружающие цеплялись за любой огрызок информации.
Нам говорили названия таблеток, поэтому при каждой смене назначения человек начинал неистово гуглить, как работает то, что ему назначили и ОТ ЧЕГО ОНО? Иногда удавалось услышать что-нибудь про товарища возле кабинета врача, когда приходил чей- то родственник, например.
Насчет таблеток. С таблетками все весело, потому что, насколько я знаю, система такая: диагностировать заболевание точно — это дорого, поэтому ставят что-то вроде приблизительного диагноза, опираясь на не очень большое количество анализов и то, что говорит сам человек, а потом просто перебирают таблетки, пытаясь понять, какие помогают.
В итоге человек получает набор таблеток, с которыми можно жить. В связи с этим мне однажды повезло: очередная комбинация таблеток вызывала у меня неконтролируемый тонус мышц (это вот то, что я чувствовала, а не термин, если что).
Как это выглядело: я сижу, разговариваю, чувствую, что с мимикой что-то не то. Подхожу к сестре, говорю: «Видите эту ухмылочку? А я ничего не делаю, чтобы она появилась».
Сестра сказала, что все ок, и пошла накапывать мне капель Морозова. Потом я заметила, что у меня осанка как у балерины. «Всегда мечтала, — говорю я сестре, — о хорошей осанке. Но по-моему тут что-то не то.» Медсестра сказала, чтобы я шла в палату. Идти в палату оказалось еще веселее, потому что спину начало неестественно отгибать назад, а бонусом начало косить челюсть. Вниз и вбок. Все пациенты впечатлились тем, что сестры пытаются отпоить травяными каплями человека, которого медленно, но верно складывает пополам через спину.
Я бы посмеялась над комичностью ситуации, но мне было не до того- челюсть выгнулась настолько, что начала ощутимо болеть. Я пыталась рукой поставить ее на место, чтобы дать мышцам отдохнуть, но сильно это не помогало. В итоге дежурный врач вызвал меня к себе, меня отвели и посадили перед ним.
— Раньше такое было?
— Не-а.
— Волновалась сегодня?
— Не-а.
— А сейчас волнуешься?
— Ну, да, немного. У меня челюсть рвется наружу и спина настолько выгнулась, что мне сложно смотреть прямо. Только вверх. — сказала бы я, но у меня была челюсть, мне было сложно разговаривать, поэтому я попыталась дать понять врачу то же самое своим видом.
— В общем, барышня, сейчас мы вам сделаем укол.
— Угу.
— Если он не подействует, мы вас повезем в другую больницу.
*пауза*
— Там уже не будут никаких посетителей и вообще все будет строже.
— Угу.
В итоге мне вкололи фенозепам, и меня попустило. Зачем было пугать меня другой больницей и где эта больница — я не в курсе.
Уже позже мне дали больше галоперидола, чем надо. Это сложно описать, это нужно чувствовать. Представьте, что ваш мозг тошнит. Представили? Вот, а я еще научную литературу про сербов пошла читать. По внутренним ощущениям мозг все время тормозит, но при этом хочет что-то делать. И жить мне пришлось с этим три дня, потому что назначили мне это дело в пятницу, и врач упер на выходные. Все было очень сложно.
В целом не могу сказать, что я лежала в плохом заведении. Сестры по большей части были адекватные, врачи были обычными российскими задерганными врачами, на которых тогда еще свалилась дополнительная нагрузка. Некоторые таблетки я до сих пор пью, конкретно карбамазепин, и с некоторыми соседками оттуда я до сих пор общаюсь.
Анна:
Я лежала несколько раз. Сначала в отделении пограничных состояний с анорексией и булимией, потом с тем же в психиатрии в женском отделении. Потом лежала в психиатрии опять же с биполярным расстройством, потом с расстройством личности и самоповреждениями в анамнезе.
Первый раз лежать было довольно интересно и пугающе. Люди, которые говорят не понятно с кем, женщина, прыгнувшая с третьего этажа.
Спасло то, что встретила там свою знакомую, и с ней уже было веселее. Тогда я первый раз ударила женщину на много лет старше меня. Была ночь, она начала бить меня полотенцем и называть дитём дьявола. Пришлось ударить. Медсёстры, кстати были не против. Её ещё привязали потом. Но я тогда уже спала под снотворным.
Ещё спасала музыка. Сидеть в курилке и петь песни, рассказывать истории — всё это помогало отвлечься от больничных стен и таблеток, что вызывали тошноту.
За сигареты приходилось работать и помогать санитаркам — мыть туалеты, палаты, перестилать грязные кровати.
Порой было грустно, от того, что молодые девушки, лежавшие там с глубокими переживаниями — не могли выйти из всего этого и просто еще больше сходили с ума.
Таблетки эти все — зло в чистом виде. Теряешь себя окончательно, на всё становится побоку, и от этого только хуже. Ибо себя не узнаешь. И жить не хочется. И делать ничего не хочется.
В итоге — не сказала бы, что всё как рукой сняло. До сих пор маниакальная привязанность к некоторым вещам. Ну и самоповреждения.
Хотя уже стало немного лучше, потому что стало всё равно на окружающих и проблемы. Сейчас проще ко всему отношусь. Нет времени особо на переживания.
Анатолий:
Лежал в учреждении с желтыми стенами три недели 9 лет тому назад. Ложился по своему желанию. Был в состоянии овоща под препаратами, но помню, что особенно никто там не выделялся, кроме двоих — один был натуральной обезьяной, орал, кричал, чесался.
А другая, из соседнего женского отделения, была совсем не от мира сего и что-то у всех часто спрашивала, но было не разобрать, что именно. Отделение было платным, но еда там была самая отвратительная в моей жизни. Это я запомнил хорошо. Ну и вспоминаю, как все врачи ходили с руками в карманах халатов. Там они держали ручки от дверей в отделение — просто так выйти оттуда было нельзя.
Лечился от ОКР, но в итоге оказалось, что диагноз совсем другой. Но это уже сильно позднее и в частной клинике. Тогда стало лучше, ремиссия длилась до 2012 года.
Елена:
Это был 2004 год, Волгоград. Когда я туда попала первый раз в 8 классе, психиатр была настолько некомпетентна, что решила самовольно, что меня дома бьют, и решила «взять на понт» моего опекуна, сказав ей, что я об этом рассказала (и об этом я узнала только после выписки). Из-за этого после моей выписки дома меня начали презирать, что я наврала и оклеветала свою тетю, началось постоянное ежедневное тыкание носом в это и психологическая травля, которая довела меня до второго срыва и госпитализации.
Во время самого пребывания мне очень нравилась одна санитарка, которая сидела у дверей нашей шестой палаты и следила за нами, чтобы никто не вышел. Я сидела у порога, мы с ней общались и разгадывали сканворды. Через неделю пребывания только благодаря ей я и начала говорить, ибо сама доктор мне казалась агрессивной и неадекватной.
Есть стала только, чтобы не делали капельницы, делали грубо и больно — привязывали к кровати, все руки были в синяках, иголкой тыкали несколько пока попадут в вену (в месте уколов тоже были жуткие синяки и шишки).
Было интересно проходить всякие тесты, практикующаяся там девушка забирала на них раз в день на час примерно.
Благодаря препаратам, которые давали, можно было легко пролежать целый день и ночь почти без движений и глядя в потолок, пока не было той санитарки. Рядом лежала привязанная постоянно девушка лет 20, в комнате был постоянный запах мочи, ибо она писалась, и никто не менял ей белье целый день. Да и матрас, наверное, не дал бы уйти этому запаху.
После шестой палаты можно было выходить днём «гулять» на балкон размером примерно 3х3 человек по 10, после ужина до отбоя в комнате отдыха включался телевизор, каналы переключать было нельзя, и приходилось смотреть только русские сериалы про березы и поля.
Да, и при поступлении меня загнали в темный душ под холодную воду, заставили мыть голову хозяйственным мылом. Учитывая, что я еле могла стоять — меня постоянно тошнило и темнело в глазах. Из-за этого мои длинные и кудрявые волосы жутко спутались, да и не было расчески. И их просто взяли и огромными ножницами мне обкромсали. На этом, пожалуй, все.
Александр Пелевин
В оформлении текста использованы кадры из фильма «Пролетая над гнездом кукушки»
На обложке — эпизод из фильма «Планета Ка-Пэкс»
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Что делать, если ваш близкий попал в психушку.
Что делать, если ваш близкий попал в психушку.Первое, что с вами происходит – это шок. Вы знали человека, а тут он вдруг оказался ПСИХОМ. Раньше психи были где-то там, страшные и непонятные. А тут свой, родной человек – взял и сошел с ума.
Моя подруга сказала, что стоит написать статью о том, что делать в этой ситуации.
Во-первых, надо человека обязательно навещать. Обычно в государственных больницах время посещений строго регламентировано. Надо узнать, когда можно навестить больного, и обязательно приходить. Поддержка близких очень важна, желательно чтоб каждую «свиданку» приходил хоть кто-то.
Во-вторых, не надо обращаться с ним как со страшным зверем, который неизвестно, что сейчас выкинет. Представьте, что он напился – это же не страшно и понятно. Просто человек болен. Больной мозг не делает его другим человеком, не делает его чудовищем, он не будет выкидывать коленца – в совсем невменяемом состоянии к нему вас просто не пустят. Пока человек «буйный» — он находится в первой палате. Там все время следит медсестра у входа, не выключают свет, отбирают очки, ручки, и все, что можно. Поэтому если человек плохо зрячий и находится в первой палате – принесите ему линзы. Самое страшное – сидеть в первой палате под крики буйных и ничего не видеть. В первой палате сидят поначалу абсолютно все. Спокойных переводят в обычную палату через сутки.
Конечно, если вы привыкли с человеком ругаться, то вот этого делать не стоит. Он итак слишком уязвим. Главное, не бояться его, и понимать, что это тот же человек, которого вы знали, просто сейчас он плохо себя чувствует. Когда я болела – мне было ужасно видеть, как некоторые из близких смотрели на меня в ужасе, будто у меня рога выросли. И тщательно это скрывали. Но это видно по глазам. И это просто добивает. Меня поддерживали те, кто общался со мной, как обычно. Как будто я в норме. Это меня и вытащило.
В-третьих. Что приносить.
При входе на отделение у вас будут проверять сумки. Открыты ли соки (чтоб не пронесли спиртное). Приносить советую питье, много питья. От лекарств постоянно хочется пить. Идеально – минералка (в пластике).
Еще обязательно в сумочке или в заднем кармане брюк прихватите пачку сигарет, даже если ваш близкий не курит. Сигареты – это «валюта» в психушке. На одну сигарету можно обменять кучу еды, или чего-нибудь еще нужного. Если человек курит – часть сигарет отдайте на входе медсестре, часть пронесите втихаря. В день выдают по 5 сигарет на человека. Могут вообще не давать курить. Но курят там практически все по факту. И зажигалок парочку принесите. Зажигалка – это тоже ценность. Иногда медсестры отнимают у больных зажигалки, чтобы те курили под надзором по расписанию. В таком случае зажигалка – просто спасение. И да, это не время, чтобы бросать курить. Поверьте. Бросание курить – это стресс, а стрессы больному сейчас не нужны.
Еще приносить стоит всякие вкусняшки. Мясо проносить нельзя, молочку тоже – они портятся. Фрукты – тоже хорошо. Шоколада побольше. В условиях тюрьмы, которыми является наша российская дурка, шоколад – это большая радость.
Что еще можно сделать?
Можно узнать у врача, какие можно получше лекарства купить самим и принести. Кстати, непсихиатрические лекарства надо отдавать медперсоналу. Всяческое слабительное у нас проносили тайком, и больные его прятали, чтоб не выпрашивать постоянно у медсестер.
Если человека долго не выпускают и он уже в норме – можно написать заявление на имя заведующей, основываясь на законе о психиатрической помощи, и тогда его либо выпустят, либо соберут комиссию, которая примет решение о том, что человек останется в больнице. Иногда врачи держат больного просто для перестраховки, или чтоб статистику поднять. Такое тоже бывает. Тогда заявление помогает.
Если вы – близкий родственник, то вы можете сделать себе пропуск, чтобы видеться с больным в любое время. Например, мать или муж – могут ходить в больницу в дневное время, вне расписания посещений для всех остальных. Еще друзей у нас пускали к нам на прогулку во дворике с колючей проволокой с 13 до 14. Это зависит от больницы.
Еще можно приносить то, что человека радует. Например, одна девочка постоянно рисовала в больнице. Другая – читала. Третья – писала стихи. В больнице очень много свободного времени и не всегда есть хорошая компания. Поэтому надо подумать о досуге больного. Можно писать письма – очень здорово их читать и перечитывать, когда человек уходит со свидания. Игрушки, открытки и прочие подарки – прекрасно. Все это поддерживает в этом аду.
Главное – это поддержка. Моральная. Забудьте все ваши ссоры, и просто поддержите человека. Окружите любовью и поддержкой. Быть в нашей психушке – это все равно что быть в тюрьме, только еще живешь по расписанию. Это огромный стресс для человека, когда он внезапно оказывается «одним из этих», и он очень чувствителен к тому, как его воспринимают окружающие. Постарайтесь общаться, как прежде. Поймите, что сумасшествие ничего не меняет, это как долгое алкогольное опьянение – человек все тот же, просто он сейчас не в форме. И не бойтесь, что он что-то вытворит, в таком состоянии – его не выпустят из больницы, врачи за это головой отвечают.
Когда человек выходит из больницы – стоит пересмотреть свои с ним отношения, если они были напряженными. Не надо контролировать его каждый шаг, он не стал внезапно ребенком. Старайтесь быть бережнее с человеком, он очень уязвим и чувствителен. Не провоцируйте ссоры лишний раз, поберегите и его и себя. Вообще, при некоторых больницах есть курсы для родственников больных (при 6ГПБ Питера есть), где рассказывают про болезнь, лекарства, лечение и так далее. Очень советую на них походить, там делятся опытом близкие больных и много полезного рассказывают доктора и психотерапевты.
Вообще психиатрические болезни обязательно купируются лекарствами и очень желательно совместить это с психотерапией. Будьте готовы, что человек долго не будет еще работать. Психиатрические болезни – это надолго, минимум – на несколько месяцев. В первом эпизоде лекарства рекомендуется принимать минимум полтора года! Сам подбор лекарств может происходить не только в больнице, но и в дневном стационаре – больной ходит туда каждый день, и ему подбирают лекарственную терапию постепенно и отслеживают его состояние. При обострениях – это идеальный вариант, поскольку психушка – это не лучшее место для любого человека, это совсем крайний случай, если человек реально опасен для себя или других, это всегда шок и стресс для больного.
Многие после больницы и начала болезни не могут работать в полную силу, как раньше. Советую найти хорошего психотерапевта, желательно с первым медицинским образованием, это очень помогает. Если предложат инвалидность – лучше соглашаться, это хорошая подстраховка для больного в случае, если он долго не сможет работать.
В общем, психиатрия – серьезное дело, для тех кого это разовый эпизод – это история на несколько лет. Для тех, кто в ней остается – это всю жизнь. И с этим придется жить, и вашему близкому, и вам.
Вы находитесь в психиатрической больнице?
×
- Разработайте викторину
- Напишите фанфики
- Мои тесты
- Категории ▼
- Актер
- Книги
- Карьера / Работа
- Мультфильм / Манга
- Знаменитости
- Дети / Дети
- Тесты EQ
- Вентилятор
- Фанфики
- Развлечения
- Игра
- Здоровье
- IQ Tests Знание
- Язык
- Тесты любви
- Фильм
- Музыка
- Только для мужчин
- Только для женщин
- Личность
- Играть в игры
- Тесты на чистоту
- Спорт
- Думать / Память
- ТВ-шоу
Психическими расстройствами страдает каждый четвертый
Лечение доступно, но не используется
Женева, 4 октября. Каждый четвертый человек в мире в какой-то момент своей жизни страдает психическим или неврологическим расстройством. В настоящее время такими заболеваниями страдают около 450 миллионов человек, поэтому психические расстройства входят в число основных причин плохого состояния здоровья и инвалидности во всем мире.
Лечение доступно, но почти две трети людей с известным психическим расстройством никогда не обращаются за помощью к медицинскому работнику.Стигма, дискриминация и пренебрежение не позволяют людям с психическими расстройствами получать помощь и лечение, утверждает Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Там, где есть пренебрежение, нет понимания или мало. Где нет понимания, там пренебрежение.
В новом отчете, озаглавленном «Новое понимание, новая надежда», агентство здравоохранения ООН стремится разорвать этот порочный круг и призывает правительства искать решения для психического здоровья, которые уже доступны и доступны по цене.По мнению ВОЗ, правительствам следует отказаться от крупных психиатрических учреждений и перейти к общинному здравоохранению и интегрировать психиатрическую помощь в первичную медико-санитарную помощь и общую систему здравоохранения.
«Психическое заболевание — это не личная неудача. На самом деле, если и случается неудача, ее следует искать в том, как мы реагируем на людей с психическими и мозговыми расстройствами», — сказал д-р Гру Харлем Брундтланд, Генеральный директор ВОЗ, на выпуск Доклада о состоянии здравоохранения в мире. «Я надеюсь, что этот отчет развеет давние сомнения и догмы и ознаменует начало новой эры общественного здравоохранения в области психического здоровья», — добавила она.
В докладе правительствам предлагается принять стратегические решения и сделать выбор, чтобы добиться положительных изменений в принятии и лечении психических расстройств. В отчете говорится, что некоторые психические расстройства можно предотвратить; большинство психических и поведенческих расстройств можно успешно лечить; и что большая часть этой профилактики, лечения и лечения доступна по цене. Несмотря на хронический и долгосрочный характер некоторых психических расстройств, при надлежащем лечении люди, страдающие психическими расстройствами, могут жить продуктивной жизнью и быть жизненно важной частью своих сообществ.Более 80% людей с шизофренией могут избавиться от рецидивов через год лечения антипсихотическими препаратами в сочетании с семейным вмешательством. До 60% людей, страдающих депрессией, могут вылечиться при правильном сочетании антидепрессантов и психотерапии. До 70% людей с эпилепсией могут избавиться от припадков при лечении простыми недорогими противосудорожными средствами.
По мнению ВОЗ, отсутствие срочности, дезинформация и конкурирующие требования не позволяют разработчикам политики подвести итоги ситуации, когда психические расстройства входят в число основных причин болезней и инвалидности в мире.Депрессивные расстройства уже являются четвертой ведущей причиной глобального бремени болезней. Ожидается, что к 2020 году они будут занимать второе место после ишемической болезни сердца, но опередить все другие болезни.
По мнению ВОЗ, ответственность за действия лежит на правительствах. В настоящее время более 40% стран не имеют политики в области психического здоровья и более 30% не имеют программ в области психического здоровья. Около 25% стран не имеют законодательства в области психического здоровья.
Масштабы бремени психического здоровья не соответствуют размеру и эффективности требуемых ответных мер.В настоящее время более 33% стран выделяют менее 1% своих общих бюджетов здравоохранения на психическое здоровье, а еще 33% тратят всего 1% своих бюджетов на психическое здоровье. Ограниченного набора лекарств достаточно для лечения большинства психических расстройств. Однако около 25% стран не имеют трех наиболее часто назначаемых лекарств, используемых для лечения шизофрении, депрессии и эпилепсии на уровне первичной медико-санитарной помощи. На 100 000 человек приходится только один психиатр в более чем половине стран мира, а в 40% стран на 10 000 человек зарезервировано менее одной больничной койки для лечения психических расстройств.
Бедные часто несут большее бремя психических расстройств, как с точки зрения риска психического расстройства, так и с точки зрения отсутствия доступа к лечению. Постоянное воздействие тяжелых стрессовых событий, опасных условий жизни, эксплуатации и плохого состояния здоровья в целом способствует большей уязвимости бедных. Отсутствие доступа к доступному по цене лечению делает течение болезни более тяжелым и изнурительным, что ведет к порочному кругу бедности и психических расстройств, который редко разрывается.
В отчете говорится, что новые знания могут оказать огромное влияние на то, как отдельные люди, общество и сообщество общественного здравоохранения борются с психическими расстройствами. Теперь мы знаем, что большие психиатрические учреждения больше не являются лучшим вариантом для пациентов и их семей. Такие учреждения приводят к потере социальных навыков, чрезмерным ограничениям, нарушениям прав человека, зависимости и сокращению возможностей для реабилитации. Странам следует продвигаться к созданию альтернативных вариантов ухода на уровне общины на плановой основе, обеспечивая наличие таких альтернатив, даже когда учреждения постепенно закрываются.
«Наука, этика и опыт указывают на четкие пути, по которым нужно идти. Перед лицом этих знаний бездействие будет отражать отсутствие приверженности решению проблем психического здоровья», — сказал д-р Бенедетто Сарасено, директор Отдела психического здоровья и психоактивной зависимости ВОЗ. отдел.
По мнению ВОЗ, направления политики еще никогда не были такими четкими. Правительствам, которые только начинают заниматься проблемами психического здоровья, необходимо будет установить приоритеты. Необходимо делать выбор среди большого количества услуг и широкого спектра стратегий профилактики и продвижения.Послание ВОЗ заключается в том, что каждая страна, независимо от ее ограниченности ресурсов, может что-то сделать для улучшения психического здоровья своего народа. Что для этого требуется, так это смелость и готовность предпринять необходимые шаги. Этот отчет является частью годичной кампании по охране психического здоровья. Впервые многочисленные мероприятия в ВОЗ, включая ее главный доклад, технические дискуссии на Всемирной ассамблее здравоохранения и Всемирный день здоровья, были сосредоточены на одной теме — психическом здоровье.
Продукт компании NMH Communications.Всемирная организация здравоохранения, Женева, 2001 г.
,Жизнь с нарушением психического здоровья
Если у вас есть психическое заболевание, вы не одиноки. Каждый пятый взрослый американец в любой год страдает той или иной формой психического заболевания. А среди населения каждый 25-й взрослый живет с серьезным психическим заболеванием, таким как шизофрения, биполярное расстройство или длительно повторяющаяся большая депрессия.
Как и в случае с другими серьезными заболеваниями, психическое заболевание — это не ваша вина или вина окружающих вас людей, но распространенные заблуждения относительно психических заболеваний остаются.Многие люди не обращаются за лечением или не подозревают, что их симптомы могут быть связаны с психическим заболеванием. Люди могут ожидать, что человек с серьезным психическим заболеванием будет заметно отличаться от других, и могут посоветовать тому, кто не «выглядит больным», «преодолеть это» с помощью силы воли. Эти неправильные представления усложняют жизнь с психическим заболеванием.
Каждый год люди преодолевают проблемы психического заболевания, чтобы делать то, что им нравится. Разработав план лечения и соблюдая его, вы сможете значительно уменьшить многие симптомы.Люди с психическими расстройствами могут и продолжают получать высшее образование, преуспевать в карьере, заводить друзей и поддерживать отношения. Психическое заболевание может замедлить нас, но нам не нужно позволять ему останавливать нас.
Диагноз психического здоровья
В отличие от диабета или рака, не существует медицинского теста, который мог бы установить диагноз психического заболевания, но постановка диагноза — полезный шаг в получении эффективного лечения и улучшения качества вашей жизни.
Некоторые люди с психическими расстройствами испытывают облегчение и надежду, когда им ставят диагноз. Другим может казаться, что диагноз — это «просто слова», но постановка диагноза — полезный шаг к эффективному лечению и улучшению качества жизни.
Больше
Страхование— это важный инструмент, который может предоставить доступ к лечению, необходимому для выздоровления. Получение страховки может показаться сложным процессом, но знание основ может помочь вам найти страховое покрытие.
Больше
Найти специалиста по психическому здоровью, который будет хорошо с вами работать, не всегда легко. Вот несколько идей, которые помогут вам выбрать правильный.
БольшеЧто делать в кризисной ситуации
Если вы думаете о том, чтобы навредить себе или другим, или у вас есть мысли о самоубийстве, не бойтесь говорить открыто и честно, если вам нужна помощь. Вы не одиноки, и вам доступна поддержка.
БольшеЗабота о себе
Каждый год люди преодолевают проблемы психического заболевания, чтобы делать то, что им нравится.Разработав план лечения и соблюдая его, вы сможете значительно уменьшить многие симптомы.
Крайне важно, чтобы вы защищали собственное здоровье, чтобы вы могли получить наилучшую медицинскую помощь.
Больше
Когда вы живете с психическим заболеванием, вы можете задаться вопросом, стоит ли говорить об этом со своей второй половинкой. Вот несколько вопросов, которые вы можете задать себе.
Больше
Узнайте, как вера и духовность могут помочь вашему выздоровлению, что делает добросовестное сообщество и как вы можете помочь своему религиозному сообществу быть более открытым для людей с психическими расстройствами.
БольшеРаскрытие другим
Разговор с другими о своем состоянии может быть полезен для ваших отношений. Обдумывание того, с кем вам следует поговорить и как вы делитесь этой информацией, может помочь вам создать сеть поддержки.
БольшеУправление финансами и работой
Жизнь с психическим заболеванием может иногда приводить к проблемам с совмещением работы, финансов и семейной жизни.Поиск стабильной работы и жилья может помочь вам на пути к выздоровлению.
Психическое состояние не должно быть препятствием для работы и сохранения работы. Узнайте, о каком приспособлении вы можете попросить и как попросить о нем, чтобы помочь вам добиться успеха.
Больше
Для человека с психическим заболеванием может быть трудно найти основную потребность в стабильном доме. Отсутствие безопасного и доступного жилья — одно из самых серьезных препятствий на пути к выздоровлению.
Больше
Оплата лекарств из кармана может быть очень дорогой.Узнайте, как помочь вам покрыть расходы.
БольшеДополнительная поддержка
В зависимости от ваших потребностей и обстоятельств вам могут быть доступны дополнительные льготы и поддержка через государственные, государственные и частные системы.
Вы скоро выйдете из тюрьмы, поэтому важно спланировать успешный переход. Вы должны начать планировать выпуск за несколько месяцев до даты выпуска.
Больше
Некоторые люди с психическими расстройствами обнаруживают, что бывают периоды времени, когда работа становится слишком трудной.К счастью, есть две программы, которыми управляет Управление социального обеспечения, которые обеспечивают ежемесячный доход и медицинское страхование для людей, которые не могут работать.
Больше ,5 «полезных» способов, которыми вы можете навредить людям с психическими заболеваниями
Я мало что помню из своего краткого пребывания в больнице летом 2007 года, но кое-что осталось от меня:
Просыпаюсь в машине скорой помощи после передозировка ламотриджина. Врач скорой помощи внезапно заявляет, что у меня биполярное расстройство (а я нет). Изо всех сил пытаюсь дойти до ванной, мое тело как слизь. Краткие проводы местного жителя, который сказал мне, что мне нужно взять на себя больше ответственности за свою жизнь.
А потом секретность и позор.Родственник сказал мне, как сильно я причинил боль людям, которых любил. Молчаливое понимание среди семьи и друзей, что об этом не стоит рассказывать или обсуждать.
Эти воспоминания в основном служили для того, чтобы овладеть моим страхом протянуть руку помощи, потому что даже представители медицинского сообщества — те, кому предназначено быть целителями — могут действительно промахнуться.
Как человек, страдающий серьезным депрессивным и обсессивно-компульсивным расстройством, я воочию вижу, как люди борются за то, чтобы мне стало лучше: как они стараются, как они спотыкаются в своих мыслях и намерениях и как часто делают это неправильно.
Я знаю, что может быть непросто общаться с кем-то, кто живет под тяжестью психического заболевания, даже (или особенно) когда они близки и дороги вам. Люди обычно стараются изо всех сил, но некоторые идеи и поведение наносят серьезный вред, даже если они (или кажутся) благими намерениями.
Основываясь на моем жизненном опыте (а не в качестве Верховного лидера депрессивных), вот несколько мыслей о типичных ошибках, которых следует избегать.
1. Предоставление неосведомленных или нежелательных медицинских советов
Несколько лет назад я увидел в Интернете этот мем о природе и психическом здоровье.
Он состоял из двух изображений: группы деревьев (которые ненавидят все подавленные люди! Мы ненавидим их!) Со словами «Это антидепрессант» и еще одной фотографии нескольких таблеток с надписью «Это дерьмо». «.
Знаешь, что за дерьмо? Все это мышление.
Лечение часто бывает сложнее, чем думают люди. Терапия, лекарства и уход за собой — все это помогает в выздоровлении. И для некоторых из нас это лекарство может быть живительным и даже спасти жизнь.
Мы принимаем лекарства, которые помогают нам встать с постели по утрам, дают нам возможность принимать более правильные решения и получать удовольствие от жизни, отношений и даже деревьев!
Это не «отговорка», как предполагают некоторые.”
Нашему мозгу в разное время нужны разные вещи. Ужасно предполагать, что мы не можем воспользоваться формой ухода, в которой вы лично не нуждаетесь. Это немного похоже на вопрос: «Ой, ты в депрессии? Что ж, я вылечил свою депрессию с помощью air , слышал об этом? »
Часто возникает ощущение, что необходимость в такой поддержке является признаком слабости или заставляет нас терять связь с тем, кто мы есть. Да, лекарства имеют побочные эффекты, но они также могут быть важной частью лечения психического здоровья.
Однако трудно защищать себя, когда близкие и незнакомые люди участвуют в позоре против таблеток.
А кстати? Люди, страдающие депрессией, не совсем не осознают природу. Мы не говорим: «Извини, что это, черт возьми?» когда мы видим растение. Мы также не забываем о пользе питания и движения нашего тела.
Но иногда этого слишком много, чтобы ожидать от человека с психическим заболеванием, и часто это просто усиливает наши существующие чувства вины и стыда.Оскорбительно говорить о том, что если бы мы вышли на прогулку и выпили стакан сока сельдерея, все было бы в порядке. (Кроме того, многие из нас уже пробовали эти вещи.)
Здоровое поведение, безусловно, может нам помочь. Но использовать язык, который давит или настаивает на том, чтобы вылечить нас, — это не выход. Вместо этого, если вы хотите быть полезным, спросите, что нам нужно от вас. И будьте осторожны с вашими предложениями и поддержкой.
2. Участие в общественном обсуждении самоубийств
В своей статье для Time журналист Джейми Дюшарм раскрывает результаты исследования, проведенного в 2018 году о том, как профессионалы СМИ сообщают о громких самоубийствах.
«Подверженность суициду, — пишет она, — напрямую или через средства массовой информации и развлечения, может повысить вероятность того, что люди сами прибегнут к суицидальному поведению. У этого явления даже есть название: заражение самоубийствами ».
Дюшарм заявляет, что заражение самоубийством возникает, когда заголовки включают «информацию о том, как самоубийство было завершено, и заявления, которые [делают] самоубийство неизбежным».
Все пользователи социальных сетей (не только журналисты) несут человеческую ответственность за рассмотрение того, что они добавляют в беседу.
На веб-сайте Всемирной организации здравоохранения есть список того, что можно и нельзя делать при сообщении о самоубийстве. Целью всегда должно быть сведение к минимуму вреда. В этих рекомендациях описываются вредные практики, в том числе размещение историй о самоубийствах на видном месте с указанием использованных методов, подробным описанием места и использованием сенсационных заголовков.
Для пользователей социальных сетей это может означать ретвит или обмен новостями, которые не следуют этим рекомендациям. Многие из нас быстро нажали «поделиться», не задумываясь о последствиях, даже те из нас, кто выступает за это.
В «Рекомендациях по сообщению о самоубийствах» также есть отличный ресурс для этого. Например, вместо фотографий скорбящих близких они рекомендуют использовать школьную или рабочую фотографию вместе с логотипом горячей линии для самоубийц. Вместо использования таких слов, как «эпидемия», нам следует внимательно изучить последние статистические данные и использовать правильную терминологию. Вместо того, чтобы использовать цитаты из полиции, нам следует посоветоваться с экспертами по предотвращению самоубийств.
Когда мы говорим о самоубийстве в социальных сетях, нам нужно быть чуткими к тем, кто находится на другой стороне, кто принимает и пытается обработать наши слова.Итак, когда вы публикуете, делитесь или комментируете, постарайтесь помнить, что те, кто испытывает затруднения, тоже могут прочитать ваши слова.
3. Слишком много разговоров, мало действий
Каждый год в январе в Канаде мы проводим Bell Let’s Talk, кампанию телекоммуникационной компании, направленную на повышение осведомленности и снижение стигмы в отношении психических заболеваний.
Bell обязалась собрать 100 миллионов долларов на канадскую психиатрическую помощь. Это первая корпоративная кампания, выполняющая такую работу в Канаде. Хотя усилия компании могут быть доброжелательными, важно признать, что это все еще корпорация, которая извлекает огромную пользу из такой огласки.
По правде говоря, может показаться, что подобные движения созданы для нейротипичных людей, у которых тоже бывают «плохие дни». Психическое заболевание не всегда бывает красивым, вдохновляющим или инстаграммным, как вам кажется в этих кампаниях.
Сама идея побудить людей к разговору, чтобы положить конец стигме вокруг обсуждения психического здоровья, мало что дает, если для нас не существует системы, когда мы начинаем говорить с по .
Мне потребовалось около года, чтобы попасть к моему нынешнему психиатру в 2011 году.В то время как моя родная провинция Новая Шотландия работает над сокращением времени ожидания, это обычное дело для многих людей в кризисной ситуации.
В результате мы полагаемся на людей, в том числе врачей общей практики, которые не могут помочь нам или прописать необходимые лекарства.
Чтобы побудить людей открыться, на другом конце должен быть кто-то, способный выслушать и помочь обеспечить своевременное и компетентное лечение. Это не должно падать на друзей и семью, поскольку даже самый сострадательный непрофессионал не обучен оценивать эти ситуации и реагировать соответствующим образом.
Поскольку только 41 процент взрослых американцев обращаются за психиатрическими услугами в связи со своими заболеваниями, и 40 процентов взрослых канадцев находятся в аналогичной лодке, очевидно, что предстоит еще много работы. Людям с психическими заболеваниями нужно больше, чем ваша осведомленность и ваше разрешение говорить. Нам нужны настоящие перемены. Нам нужна система, которая не травмирует нас заново.
4. Говорит нам «взглянуть на вещи в перспективе»
«Могло быть намного хуже!»
«Посмотри на все, что у тебя есть!»
«Как может такой человек, как ты, впадать в депрессию?»
Остановка на чьей-то более сильной и непостижимой боли не облегчает нашу собственную.Вместо этого он может показаться недействительным. Сильное понимание положительных сторон нашей жизни не стирает боль, которую мы переживаем; это не значит, что нам не разрешено желать лучшего как для себя, так и для других.
В видеороликах по безопасности в полете говорится, что нужно обезопасить кислородную маску, прежде чем помогать кому-либо (обычно ребенку). Поразительно, но это не потому, что бортпроводники ненавидят ваших детей и тоже хотят настроить вас против них. Это потому, что ты не можешь помочь кому-то другому, если ты мертв.Вы должны ухаживать за своим садом, прежде чем приходить к соседу с мотыгой.
Дело не в том, что люди с психическими заболеваниями не проявляют альтруизма, сострадания и отзывчивости. Но нам нужно особенно заботиться о себе. Это требует много энергии.
Более эффективный подход — напомнить нам, что чувства приходят и уходят. Раньше были лучшие времена, и впереди будут хорошие времена. Бихевиорист Ник Хобсон называет это «вытягиванием себя из настоящего», имея в виду, что вместо того, чтобы сравнивать нашу борьбу с борьбой кого-то другого, мы пытаемся сопоставить то, что мы чувствуем сейчас, с тем, что мы можем чувствовать в будущем.
Как все может измениться? Как мы можем лучше подготовиться к тому, чтобы впоследствии справиться с этими эмоциями?
Практика благодарности может быть полезной. На самом деле это положительно влияет на наш мозг, выделяя дофамин и серотонин, что здорово. Однако прямо сказать, что мы должны быть благодарными за нашу ситуацию, это , а не круто по той же причине.
Вместо этого попробуйте напомнить нам о позитивном вкладе, который мы вносим, и о людях, которые нас любят. Эти утверждения не излечивают нас, но они могут способствовать позитивному самоуважению, и за ним может последовать благодарность.
5. Не проверять свою перформативную эмпатию
Я понимаю, что значит видеть кого-то, кто страдает, и не знать, что сказать или сделать. Я знаю, что это может вызывать неприятные ощущения и дискомфорт.
Однако никто не просит вас полностью рассказать о них, потому что не все могут. Сказать что-то вроде «Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже иногда спускаюсь. Все делают! » говорит мне, что вы действительно не понимаете клиническую депрессию. Это также говорит мне, что вы не видите меня или пропасти, которая существует между моим и вашим опытом.
Это заставляет меня чувствовать себя еще более одиноким.
Более полезным подходом было бы сказать что-нибудь вроде: «Звучит очень сложно. Спасибо, что доверили мне поговорить об этом. Я не могу полностью понять, но я здесь ради тебя. Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу чем-нибудь помочь ».
Итак, что вы можете сделать вместо этого?
Справку можно искать разными способами. Это может быть то, что мы слушаем, когда мы говорим, или просто оставляем для нас место и сидим в тишине.Это может быть объятие, сытная еда или совместный просмотр забавного телешоу.
Самое важное, что я узнал о том, чтобы быть рядом с больным или скорбящим, — это то, что это не обо мне. Чем больше я погружаюсь в собственное эго, тем меньше я помогаю.
Итак, вместо этого я стараюсь оказывать успокаивающее влияние, а не настаивать или проектировать. Позволить кому-то испытать на себе всю тяжесть всего этого и взять на себя часть этого груза, даже если я не могу взять его полностью.
Вам не обязательно иметь решение.Этого от вас никто не ждет. Мы просто хотим чувствовать себя увиденными и услышанными, чтобы наши страдания были подтверждены.
Поддержка человека с психическим заболеванием — это не «исправление» его. Это о появлении. И иногда самые простые жесты могут иметь решающее значение.
Дж. К. Мерфи — писательница-феминистка, страстно увлеченная принятием тела и психическим здоровьем. Имея опыт работы в кино и фотографии, она очень любит рассказывать истории и ценит разговоры на сложные темы, исследуемые в комедийной перспективе.Она имеет степень журналистики в Королевском колледже и все более бесполезные энциклопедические знания о Баффи Истребительнице вампиров. Следите за ней в Twitter и Instagram.
.