Гибридная война — что это такое? Определение, значение, перевод
Гибридная война это не новый, но актуальный вид войны, которая ведётся не только и не столько пушками и танками, сколько силами политической пропаганды, террора, дезинформации и экономического давления на противника. Гибридная война включает также подрывную деятельность спецслужб на территории противника и различные техники искажения информации. Само слово «гибридный» означает в данном контексте использование сразу нескольких рычагов давления на противника, среди которых боевые действия составляют хотя и важную, но всего лишь часть.Пример гибридной войны — продолжающаяся агрессия России против Украины. Официально Россия эту войну как бы не ведёт, однако финансы, оружие и даже кадры в этой войне используются российские. Российское телевидение использует милитаристскую пропаганду для прикрытия или оправдания агрессии, а военная техника и форма солдат маскируются под силы «ополченцев Донбасса», которые на самом деле являются регулярными частями российской армии с вкраплениями местного населения.
Вы узнали, откуда произошло слово Гибридная война, его объяснение простыми словами, перевод, происхождение и смысл.
Пожалуйста, поделитесь ссылкой «Что такое Гибридная война?» с друзьями:
И не забудьте подписаться на самый интересный паблик ВКонтакте!
Гибридная война это не новый, но актуальный вид войны, которая ведётся не только и не столько пушками и танками, сколько силами политической пропаганды, террора, дезинформации и экономического давления на противника. Гибридная война включает также подрывную деятельность спецслужб на территории противника и различные техники искажения информации. Само слово «гибридный» означает в данном контексте использование сразу нескольких рычагов давления на противника, среди которых боевые действия составляют хотя и важную, но всего лишь часть.
Пример гибридной войны — продолжающаяся агрессия России против Украины. Официально Россия эту войну как бы не ведёт, однако финансы, оружие и даже кадры в этой войне используются российские. Российское телевидение использует милитаристскую пропаганду для прикрытия или оправдания агрессии, а военная техника и форма солдат маскируются под силы «ополченцев Донбасса», которые на самом деле являются регулярными частями российской армии с вкраплениями местного населения.
Гибридная война – существует ли она вообще?
Публикации «Вестника НАТО» необязательно отражают официальную позицию или политику правительств государств-членов НАТО или самой организации.
Недавнее вмешательство России в Украине вызвало много споров вокруг применения и эффективности гибридной войны – метода ведения боевых действий, сочетающего, по широко распространенному представлению, обычные и нетрадиционные, регулярные и нерегулярные средства, а также информационную и кибернетическую борьбу.
В последнее десятилетие ряд наиболее значительных вооруженных сил и коалиций в мире, в том числе Организация Североатлантического договора (НАТО), пытались решать проблему так называемых гибридных угроз и противодействовать им. На мой взгляд, вместо того чтобы разрабатывать стратегии, основанные на «гибридных» вызовах (трудный для понимания собирательный термин), ответственные руководители должны избегать его и рассматривать ведение боевых действий как то, чем оно всегда было: сложный набор взаимосвязанных угроз и мощных средств, используемых для продвижения политических интересов.
Термин «гибридная война» появился по крайней мере уже в 2005 году и использовался затем для описания стратегии, примененной «Хезбаллой» в 2006 году во время войны в Ливане. С тех пор термин «гибридный» до такой степени преобладал в дискуссиях о современных и будущих методах ведения войны, что был принят главными военачальниками и продвигался в качестве основы современных военных стратегий.
Суть дебатов заключается в том, что современные противники применяют обычные и нетрадиционные, регулярные и нерегулярные, открытые и скрытные средства и используют все аспекты войны в целях борьбы с господством Запада в обычных боевых действиях. Гибридные угрозы используют «весь диапазон» современных методов ведения борьбы, они не ограничиваются обычными средствами.
На практике любая угроза может быть гибридной, если она не ограничена каким-то одним видом или аспектом военных действий. Если любую угрозу или применение силы определять как гибридные, термин утрачивает свою ценность и создает путаницу, вместо того чтобы прояснять «действительность» ведения современных военных действий.
Подбитый танк у дороги на территории, контролируемой самопровозглашенной Луганской Народной Республикой, вблизи аэропорта Луганск, Луганская область, восточная часть Украины, 19 ноября 2014. © REUTERS
Никто не спорит с тем, что бывшие и нынешние противники изобрели своеобразные методы ведения «всего спектра» военных действий, в том числе применение регулярных и нерегулярных тактических приемов во всех аспектах ведения войны. В совокупности все это может действительно сложиться в гибридный набор угроз и стратегию, но неясно, почему надо использовать термин «гибридный», помимо его чисто описательной функции.
На практике любая угроза может быть гибридной, если она не ограничена каким-то одним видом или аспектом военных действий. Если любую угрозу или применение силы определять как гибридные, термин утрачивает свою ценность и создает путаницу, вместо того чтобы прояснять «действительность» ведения современных военных действий.
Еще одна проблема со всем «гибридным» заключается в том, что использование нового термина предполагает, что в современных военных действиях есть что-то новое, хотя это может быть не так. В своей фундаментальной работе о «Будущих методах ведения войны» известный военный стратег Колин Грэй приводит убедительные доводы о том, что будущие и, развивая мысль, современные военные действия – по сути то же самое.
Большинство конфликтов в истории человечества, если не все, характеризуются асимметрией, дающей возможность воспользоваться слабой стороной противника, в результате чего возникают сложные ситуации, где присутствуют регулярные и нерегулярные, обычные и нетрадиционные тактические приемы. Аналогичным образом расширение кибернетической борьбы не изменило фундаментальным образом характера военных действий, но расширило их применение в новом измерении.
Украинский военнослужащий управляет беспилотником во время учебных занятий в окрестностях Киева. 6 ноября 2014. © REUTERS
На недавнем мероприятии, проведенном при поддержке НАТО и организованном Атлантическим советом, участникам сообщили, что «нет согласованного определения терминов, связанных с гибридной войной». Иными словами 28 государств-членов Североатлантического союза не могут согласовать четкого определения того, с чем они столкнулись. Как лидеры НАТО собираются разрабатывать эффективную военную стратегию, если они не могут дать определение тому, что считают угрозой сегодняшнего дня?
Поэтому я бы рекомендовал НАТО и другим ответственным руководителям Запада забыть обо всем «гибридном» и сосредоточиться на специфике и взаимосвязанности стоящих перед ними угроз. Ведение боевых действий, будь то в древние времена или в современную эпоху, будь они гибридные или нет, – это всегда сложное дело, и вряд ли можно вместить это в одно прилагательное. Любая эффективная стратегия должна учитывать эту сложную обстановку и изыскать возможности для того, чтобы ориентироваться в ней без чрезмерных упрощений.
Журнал Международная жизнь — Архив 8 номера 2015 года К вопросу о «гибридной войне» и о том, кто же ее ведет на Украине
Термин «гибридная война», который можно сейчас часто встретить в СМИ, был изобретен военными специалистами и политологами США и применяется Западом для характеристики реакции России и населения русскоязычных районов Украины на государственный переворот на Украине — и на Западе это нисколько не скрывают1. Анализ данного понятия предполагает, видимо, необходимость рассмотреть его военно-политические и международно-правовые составляющие и на этой основе определить, кто же сейчас ведет войну на Украине.Военно-политический смысл термина
«гибридная война»
В апреле 2015 года руководитель теневого аналитического центра ЦРУ Джордж Фридман писал, что, начиная с войны во Вьетнаме, и особенно после войн в Афганистане и Ираке, в Вашингтоне поняли, что Америка, несмотря на то что она остается сильнейшей военной державой мира, отнюдь не является всемогущей, она не может более позволить себе вести крупные военные операции по всему миру, каждый раз посылая воевать сотни тысяч солдат, рискуя при этом проиграть войну. И хотя США будут и далее вовлечены в конфликты, затрагивающие их интересы, объясняет Фридман, Вашингтон за редким исключением будет действовать чужими руками, избегая прямого военного вмешательства, и «будет управлять развитием ситуации, иногда в интересах одного государства, иногда — другого»
Об этом же — только в более туманных выражениях — говорит и действующая Стратегия национальной безопасности США, опубликованная в феврале 2015 года, где речь идет о том, что, хотя США сохраняют за собой право применять силу в одностороннем порядке в случае угрозы жизни и благосостоянию американского народа, США «будут отдавать приоритет коллективным действиям совместно с союзниками и партнерами», поскольку «США могут решать в одиночку лишь очень немногие из существующих в мире проблем» и «ресурсы и влияние США небезграничны», поэтому «надо избегать перенапряжения сил» и «распределять нагрузку» 3.
Это откровенное толкование Фридманом и ЦРУ — ведь бывших разведчиков не бывает — нынешней стратегии США диктовать создание и развитие конфликтных ситуаций в мире объясняет причину разработки в США понятия «гибридная война» как более «экономичного» метода достижения цели вообще любой войны, то есть смены режима в другой стране, изменения ее политики или ее полного порабощения без участия и без риска для жизни американских солдат.
Один из наиболее авторитетных международных справочников «Military Balance 2015» в предисловии от редакции характеризует понимание Западом «гибридной войны» как «использование военных и невоенных инструментов в интегрированной кампании, направленной на достижение внезапности, захват инициативы и получение психологических и физических преимуществ, с использованием дипломатических возможностей, оперативных дезинформационных операций, а также электронных и кибернетических операций, военных и разведывательных действий под прикрытием, а иногда и без прикрытия, и экономического давления». Заодно в связи с событиями на Украине редакторы преподносят сомнительный «комплимент» России «и потенциально другим государствам за применение инновационных методов поддержки верных им сил [proxies] и ниспровержения правительств»
Среди российских военных специалистов сегодня прослеживаются два подхода к анализу понятия «гибридная война», в зависимости от расстановки акцентов на тех или иных ее составных элементах. Первый подход подчеркивает прежде всего ее основную составляющую часть: переформатирование населения неугодных США стран через их хаотизацию с применением всех современных информационных, коммуникационных и социальных технологий. Его сторонники отмечают, что для этих войн характерны использование иррегулярных воинских формирований, возрастание роли спецслужб, диверсий, провокаций и других форм и способов ведения подрывных операций, информационных и финансово-экономических операций, кибератак, методов психологического воздействия на поведение людей.
Второй подход, который, по мнению автора, яснее раскрывает суть этого понятия, делает акцент на том, что «гибридная война» означает, по существу, масштабную подрывную операцию без участия регулярных вооруженных сил нападающего государства, но с опорой на те внутренние политические силы страны-жертвы, которые разделяют позицию нападающего государства, с целью смены режима страны-жертвы или радикального изменения ее политики при массированной материальной и информационной поддержке.
Сторонники этого подхода подчеркивают, что нынешний арсенал «гибридной войны» отнюдь не является новеллой в геополитике и речь идет, скорее, о «хорошо забытом старом». Ведь все виды операций, включенные редакторами «Military Balance 2015» в определение «гибридной войны», за исключением электронных и кибернетических, уже сотни лет используются в войнах на нашей планете. И сегодня, как свидетельствуют американские эксперты, которых недавно цитировал министр иностранных дел России С.В.Лавров, спецслужбы США и ряда стран НАТО занимаются подрывной деятельностью в 120 странах5. При этом Запад, провоцируя международные конфликты и дирижируя их развитием, лишь имитирует попытки их постконфликтного урегулирования и делает это в основном на словах. Мы это видели на примере конфликтов в Афганистане, Ираке, Ливии и Сирии, а теперь видим на примере невыполнения соглашения «Минск-2».
В свете вышеизложенного военные специалисты, считающие «гибридную войну» комплексом подрывных операций, делают вывод, что употребление термина носит скорее пропагандистский, чем классификационный характер, поскольку любые попытки сформулировать определение «гибридной войны» ведут к тому, что смысл его новизны теряется. Введение в оборот термина «гибридная война» применительно к событиям на Украине отражает стремление преувеличить значение внешних факторов в конфликте с помощью политически ангажированной фразеологии и принизить значение внутренних факторов, якобы попросту используемых внешними силами. Это стремление нельзя не заметить в отношении Запада к украинскому конфликту в целом, чем и объясняется настойчивое продвижение тезиса о некоей «новаторской гибридной войне» России против Украины6.
«Гибридная война» и международное право
Теперь рассмотрим «гибридную войну» в свете международного права. «Войной» в традиционном смысле этого слова называются масштабные боевые действия между вооруженными силами государств. Но нынешняя вспышка интереса СМИ к «гибридной войне» спровоцирована тем, что рассуждения лидеров и прессы стран НАТО и ЕС о развязывании Россией такого рода «войны» на Украине являются составной частью информационной кампании, начатой ими против России с целью прочно связать образ России с фактом начала не только «гибридной», но и реальной гражданской войны на Украине.
Для Запада с самого начала как бы все было ясно с этой войной — Россия, мол, «аннексировала Крым», «сбила» малайзийский лайнер и то ли совершила «агрессию», то ли ведет эту самую «гибридную войну» в Донбассе (здесь они немного путаются). Доказательствами и серьезными правовыми аргументами никто на Западе себя особенно не утруждает, поэтому тем более был бы полезен международно-правовой анализ событий на Украине и вокруг нее с ноября 2013 года. Этот анализ должен, как минимум, включать ответ на вопрос, в какой степени к событиям на Украине применимы нормы международного права, касающиеся 1) принципов территориальной целостности государств и равноправия и самоопределения народов и 2) незаконного использования силы государствами в международных отношениях.
Что касается принципов территориальной целостности государств и равноправия и самоопределения народов (включая их отделение), а также соотношения этих принципов между собой, то этот вопрос уже подробно разбирался правовым сообществом мира на рубеже XX-XXI веков после агрессии стран НАТО против Югославии и отделения Косова. Кстати, недавно «теневой» бюллетень ЦРУ «Stratfor» аккуратно поправил лидеров Запада, отметив, что именно действия стран НАТО и Евросоюза явились первым нарушением миропорядка, установленного по окончании холодной войны, а не действия России на Украине в 2014-15 годах7, как безостановочно твердят лидеры США, НАТО и ряда стран ЕС, включая обычно более рассудительную А.Меркель.
После обсуждения этой проблемы на ряде международных конференций юристы мира пришли тогда к достаточно близкой точке зрения для всех школ международного права. Она основана на солидной правовой базе — общепризнанный характер этих принципов констатируется, в частности, в ст. 1 и 2 Устава ООН, но более подробно их содержание и соотношение между собой раскрывается в ряде других международных документов, ставших частью обычного права8.
Сделанный тогда вывод гласил, что нормы международного права, касающиеся принципа самоопределения народов, не поощряют их отделение от материнского государства, они отдают приоритет так называемому «внутреннему самоопределению», предполагающему законодательное закрепление прав народов в рамках существующего государства, в том числе путем создания конфедерации, федерации, автономии или других форм самоуправления. Кроме того, доктрина международного права как на Западе, так и в России признает, что если законодательство материнского государства не предусматривает возможности отделения, то в нормальных условиях вопрос о проведении плебисцита по этому вопросу следует согласовать с правительством этого государства. Однако одновременно этот вывод гласил, что в одном случае международное право признает легитимным отделение народа от материнского государства с созданием нового государства или с вхождением в состав другого государства — это в том случае, если материнское государство не соблюдает в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов, а правительство не представляет весь народ, проживающий на данной территории, и не обеспечивает народу право свободно выбирать пути своего экономического, социального и культурного развития9.
Но именно такое положение и сложилось на Украине начиная со второй половины февраля 2014 года. Ведь обстановка на Украине была очень далека от нормальной: правительство в Киеве пришло к власти в результате насильственного переворота с помощью заранее подготовленных за рубежом отрядов неонацистских боевиков, и в первый же день, даже имея пустую казну, по чисто идеологическим причинам (чтобы не сказать в силу своей зоологической русофобии) оно начало свою работу с ограничения прав русскоязычного населения Украины и направления в Крым и Юго-Восточную Украину так называемых «поездов дружбы» с боевиками для усмирения тех, кто протестовал против переворота в Киеве. Таким образом, киевское правительство не могло быть ни легитимным, ни иметь кредит доверия в глазах подавляющего большинства населения Крыма и большой части населения Юго-Востока Украины.
В этой обстановке, с началом стрельбы на Майдане 18 февраля 2014 года, население Крыма и Юго-Востока Украины сразу поняло, к чему ведут дело руководители Майдана, и начало создавать отряды самообороны, а власти Автономной республики Крым (АРК) обратились к Президенту В.Путину с просьбой о защите населения Крыма против поползновений новых лидеров Украины создать на территории АРК ту же обстановку беззакония и хаоса, которая и сегодня царит в Киеве и на Западе Украины. Президент Украины В.Янукович в письме в российский Совет Федерации подчеркнул, что он осуждает попытки захвативших власть в Киеве насильственно установить свои порядки в Крыму и поддерживает обращение властей АРК.
Не надо забывать, что на тот период Президент В.Янукович и власти АРК и крупных городов Юго-Восточной Украины (Харькова, Донецка, Луганска, Мариуполя, Одессы, Херсона и др.), законно избранные в 2010 году, были единственно легитимными властями на Украине в отличие от нового правительства в Киеве, назначенного Майданом, и Верховной Рады, работавших под контролем экстремистских группировок и в условиях гонений на парламентариев от Партии регионов и Коммунистической партии Украины.
11 марта 2014 года Верховный Совет АРК принял Декларацию о независимости Крыма, но решающее значение имел состоявшийся 16 марта 2014 года в Крыму референдум, который был проведен под контролем международных наблюдателей и в присутствии в Крыму около 500 иностранных корреспондентов. Как известно, в референдуме участвовали более 82% избирателей Крыма и он показал, что более 96% из них высказались за присоединение Крыма к России. 11 мая 2014 года аналогичный референдум прошел в Донецкой и Луганской областях. В первом случае 89,07% избирателей (при явке в 74,87% избирателей) и во втором — 90,53% (при явке в 81%) поддержали создание соответственно Донецкой и Луганской Народных Республик. В условиях раскола и двоевластия на Украине и нелегитимного характера центральных органов власти в Киеве, получивших эту власть в результате антиконституционного государственного переворота с применением оружия, референдумы в Крыму и на Востоке Украины являлись наиболее демократическим путем решения государственно важных вопросов.
С учетом вышеприведенных выводов юристов-международников стран мира на рубеже ХХ-ХХI веков никак нельзя согласиться с мнением некоторых российских либералов о том, что «международное право не признает Крым российским»10 — как было сказано выше, международное право признает легитимность отделения от материнского государства в порядке самоопределения в случае, когда это материнское государство не обеспечивает народу свободный выбор пути своего экономического, социального и культурного развития. Беда в том, что Запад признает это право только для Косова, но не для Крыма.
Лидеры и юристы Запада, бросая упреки руководителям Крыма, Донецка и Луганска в «торопливом» проведении референдума без согласования с Киевом, вообще как бы «не заметили» антиконституционного, насильственного характера смены власти в Киеве вопреки соглашению с Президентом В.Януковичем о мирном разрешении кризиса, подписанному Киевом, ФРГ, Францией и ЕС 21 февраля и разорванному Киевом уже на следующий день. «Не заметили» они и нелегитимного характера созданного Майданом правительства, они игнорировали также тот факт, что «активисты» «Правого сектора» еще до решения о референдумах в Крыму и юго-восточных районах Украины начали устраивать провокации, в том числе с применением огнестрельного оружия и самодельных бомб, и пытались прислать к ним «поезда дружбы» со своими вооруженными «активистами», так что у крымчан были все основания не медлить с референдумом.
То же относится и к населению Донецка и Луганска, которое прекрасно видело, что вытворяют киевские экстремисты в Одессе, Харькове и других городах Юго-Восточной Украины с противниками антиконституционного переворота. По просьбе легитимных властей АРК российские военнослужащие в Крыму без единого выстрела убедили военнослужащих украинских гарнизонов в Крыму, большинство которых родились здесь же и хорошо знали и разделяли настроения крымчан, оставаться в казармах и не мешать проведению референдума. Поэтому, несмотря на всю нынешнюю демагогию Киева и Запада, юридической основы для постоянно раздающихся оттуда обвинений России в «аннексии» или «агрессии» против Украины просто нет. Это были вынуждены признать и некоторые юристы Запада, в частности профессор международного права Кембриджского университета Марк Веллер11.
Новое правительство в Киеве и его спонсоры, которые раздавали печенье на Майдане и оказывали беспрецедентное давление на В.Януковича, сочли эти референдумы «нелегитимными», а в Киеве сразу же выдали ордера на арест руководителей Верховного Совета и правительства Крыма. Что же касается провозглашенных демонстрантами новых лидеров Донецка, Луганска, Харькова, Одессы и ряда других городов Восточной и Южной Украины, выступивших единым фронтом с Крымом, то ряд из них были сразу же арестованы киевскими властями, хотя их легитимность была ничуть не меньше, чем статус киевских руководителей, поставленных Майданом.
Таким образом, можно сделать вывод, что существующие нормы международного права о равноправии и самоопределении народов вплоть до отделения вполне применимы к нынешней ситуации как в Крыму, так и в Донецкой и Луганской Народных Республиках. Следовательно, выраженное большинством населения этих бывших областей Украины желание обрести независимость и самим устроить свою дальнейшую судьбу опирается на международное право и является полностью легитимным.
Теперь о том, в какой степени существующие нормы международного права об использовании силы государствами в международных отношениях применимы к «гибридной войне». До сих пор международное право в вопросах борьбы с незаконным применением государствами силы и с агрессией как наиболее серьезной и опасной его формой, базируясь в основном на опыте Второй мировой войны, считало главным ее признаком «применение вооруженной силы государством первым в нарушение Устава [ООН]». И по сей день в основном из этого критерия исходит ст. 2 определения агрессии, принятого 14 декабря 1974 года резолюцией 2734 (XXV) Генеральной Ассамблеи ООН. Именно эта резолюция, наряду с Уставом ООН, 70-летие создания которой мы отмечаем в этом году, дает ответ на вопрос, в каких случаях применение силы или ее угроза является незаконной.
Но если сегодня правительство Украины вопреки международному праву ведет войну против существенной части собственного населения, а действиями этого правительства и армии по существу руководит правительство США, причем без боевого использования своих вооруженных сил в этой войне, то этот главный критерий трудно применим к действиям США. Да и нет сегодня общего понимания по многим элементам западного определения «гибридной войны», в том числе, например, какой из методов ее ведения можно, по его последствиям, приравнять к применению силы, если сама вооруженная сила не применяется? Когда на Брюссельском форуме в марте 2015 года председатель Комитета СФ по международным делам К.И.Косачев задал вопрос генсекретарю НАТО Й.Столтенбергу, будет ли НАТО бомбить какое-либо государство в ответ на кибератаку с его территории, тот ушел от ответа, так как в НАТО, как признают на Западе, тоже нет общего понимания, как найти «пропорциональный» ответ на кибератаку в качестве одного из элементов «гибридной войны»12.
На Западе постоянно звучат обвинения в «агрессии» России против Украины, но термин «война», не говоря уже об «агрессии», вообще неприменим к действиям России в отношении этой страны хотя бы в силу отсутствия регулярных частей Российской армии на украинской территории, которые вели бы боевые действия против Вооруженных сил Украины, о чем и говорит вышеупомянутый кембриджский профессор международного права М.Веллер.
В Крыму не прозвучало ни единого выстрела и вопрос о воссоединении с Россией был решен подавляющим большинством голосов на референдуме. Так же был решен вопрос о власти в Донецке и Луганске, где, кстати, главная забота России состоит сегодня скорее в сдерживании освободительного порыва местного населения, чем в подталкивании его к войне. Из международного права к нынешней ситуации на Украине скорее применима концепция «Ответственность по защите», поскольку Киев нарушил запреты на геноцид, военные преступления, этнические чистки и преступления против человечества, которые была призвана остановить эта концепция. И, кстати, эта концепция уже де-факто применяется так называемым «нормандским квартетом».
Тем не менее положения резолюции ГА ООН об определении агрессии дают ряд ориентиров, помогающих разобраться в вопросе об ответственности за действия государств, подпадающих под западное определение пресловутой «гибридной войны», и одновременно указывающих направление, в котором надо дорабатывать правовые формулировки, чтобы четко запретить этот вид действий. В частности, полностью применима вышеупомянутая ст. 2 об ответственности государства, начавшего ее первым. Вполне применим также принцип, заложенный в ст. 3-g и осуждающий «засылку государством или от имени государства вооруженных банд, групп и регулярных сил или наемников», особенно, как это было в случае с Польшей и Литвой, если эти государства вели подготовку таких групп для осуществления провокаций с целью смены режима. Наконец, — и это очень важно — вполне применим также принцип, заложенный в ст. 7, о том, что ничто в этой резолюции «не может каким-либо образом наносить ущерба вытекающему из Устава праву на самоопределение, свободу и независимость народов».
Но сейчас стало ясно, что есть необходимость дополнить положения этой резолюции или принять новый правовой документ, введя в него прежде всего запрет на подготовку и поддержку извне антиконституционных государственных переворотов и насильственную смену правящего режима в других странах.
В свете истории подготовки переворота на Украине с помощью спецслужб США, Польши и Литвы сейчас, на мой взгляд, стала также очевидной необходимость разработать положение о незаконности обучения государствами на своей или чужой территории боевиков и инструкторов из числа своих или чужих граждан тактике борьбы со спецназом и захвата правительственных учреждений в другой стране с целью государственного переворота и смены ее режима. Назрела также нужда сформулировать положения, которые помогали бы определять, в каких случаях массированное применение каким-либо государством дезинформации и зомбирования населения другой страны, кибератак и других методов ведения пресловутой «гибридной войны» против нее может быть приравнено к незаконному использованию силы с неприемлемым ущербом.
Как было заявлено Коллегией МИД России 18 мая 2015 года, Россия считает неотложной «выработку универсальных правил ответственного поведения государств в информационном пространстве, которые препятствовали бы попыткам совершения актов агрессии, закрепляли бы принципы уважения государственного суверенитета, невмешательства во внутренние дела других государств, основных прав и свобод человека»13. Россия, заявил С.В.Лавров в Совете Федерации 20 мая 2015 года, внесла в ООН предложение о принятии декларации, которая не просто подтвердила бы положение Устава ООН о недопустимости вмешательства во внутренние дела и неуважения суверенитета государств, но и подчеркнула бы неприемлемость государственных переворотов как метода смены власти — этот принцип, кстати, уже стал региональной нормой международного права в Африке и Латинской Америке14. Но пока что Запад ответил новой попыткой переворота — на этот раз в Македонии15.
Так кто же начал и продолжает и сегодня вести «гибридную войну» на Украине под боком у России?
Исходной точкой украинского кризиса лидеры Запада упорно называют «аннексию Крыма» Россией и ее «агрессию» в Донбассе. Но на самом деле события в Крыму и Донбассе являются лишь следствием «гибридной войны» (то есть целого комплекса подрывных операций), развязанной именно Западом против правительства В.Януковича на Украине — и косвенно против России, — еще начиная с 2012 года, которую они продолжают и поныне.
Основные этапы реализации этого колоссального по масштабу комплекса подрывных операций Запада и новой власти в Киеве против режима В.Януковича, населения Юго-Восточной Украины и против России, которые на Западе, собственно, и называют «гибридной войной», следующие:
1) Создание начиная с 2012 года рядом стран НАТО, и в первую очередь США при содействии Польши и стран Прибалтики, на территории Польши, Литвы и Западной Украины лагерей для подготовки активистов украинской оппозиции в качестве инструкторов по тактике уличных боев с целью захвата власти.
2) Игнорирование Западом нарушения новой властью в Киеве соглашения от 21 февраля 2014 года о мирном урегулировании политического кризиса на Украине, подписанного Украиной, ФРГ, Францией и ЕС, и переворота 22 февраля, которому предшествовала провокация с применением оружия на Майдане 18 февраля с участием иностранных снайперов.
3) Поощрение Западом применения регулярной армии Украины против своего же населения на юго-востоке страны с мая-июня 2014 года.
4) Проведение Западом скоординированной через НАТО и ЕС информационной войны как против населения Крыма и Юго-Востока Украины, так и, по существу, против России, обеспечившей безопасность в Крыму для проведения референдума и поддержавшей протесты русскоязычного населения Юго-Востока Украины против антироссийского курса новых лидеров Киева. Выступая на Брюссельском форуме в марте 2015 года, главнокомандующий силами стран НАТО генерал Ф.Бридлав (США) призвал членов НАТО «дать ответ Москве, задействовав все правительственные ведомства, включая операции в области информации и другие возможности, обычно используемые спецслужбами и МИД, а не военными союзами»16.
Генеральный секретарь НАТО Й.Столтенберг стал по любому поводу и без повода выступать с постоянными обвинениями России в «агрессии» и «аннексии» Крыма без каких-либо доказательств и пытался возложить вину за нарушения соглашения «Минск-2» на Россию, совершенно игнорируя нарушения его Киевом17. Еще более резкий тон взяла фактический лидер ЕС, канцлер ФРГ А.Меркель, которая осудила на пресс-конференции в Москве 10 мая 2015 года, после возложения венка к Могиле Неизвестного солдата, «преступную и незаконную аннексию» Крыма Россией18. Но абсолютный рекорд в раздувании антироссийской истерии по поводу так называемой «российской угрозы» принадлежит лидерам Польши и Прибалтики, напугавшим даже Столтенберга, который счел необходимым выступить с призывом к ним не переусердствовать с излишней драматизацией этой «угрозы»19.
5) Провокация с малайзийским самолетом 17 июля 2014 года в небе над территорией Украины, подконтрольной Киеву, почти с 300 пассажирами, который вряд ли был случайно сбит как раз в то время, когда нужно было переубедить целый ряд стран ЕС, выступивших против требований США о введении санкций против России, а также последующее беспардонное затягивание обнародования результатов расследования этой катастрофы Нидерландами.
Комментируя дальнейшее развитие событий, постоянный представитель Российской Федерации при ООН В.И.Чуркин заявил в интервью для СМИ 10 июля 2015 года, что, хотя по настоянию России в резолюции 2166 СБ ООН, принятой в связи с этой катастрофой, подчеркивается необходимость проведения «полного, тщательного и независимого международного расследования» при решающей роли Международной организации гражданской авиации (ИКАО), на практике же «заинтересованные стороны» уклонились от выполнения этого ключевого положения и «техническое» расследование взяли на себя Нидерланды.
Российские эксперты были фактически отстранены от участия в расследовании, их «лишь время от времени информировали о ходе дела», «а уголовное расследование вообще было строго засекречено между заинтересованными странами». Но, уклонившись от международного характера расследования, теперь некоторые страны ставят вопрос о международном трибунале. «Где же здесь логика?» — задает резонный вопрос В.И.Чуркин в заключение20. И действительно, скорее, возникает подозрение, что вместо объективного расследования на Западе готовится очередное антироссийское «шоу».
6) Непрерывные бездоказательные обвинения Запада против России в том, что в Донецке и Луганске якобы воюют регулярные части армии России (назывались цифры от 9 до 40 тыс. человек), что там размещаются российские командные центры и центры ПВО и управления21. Но российское руководство неоднократно опровергало эти сообщения и просило США опубликовать в доказательство снимки своих военных спутников, несколько из которых практически постоянно фотографируют все происходящее на Юго-Западе Украины, однако никаких доказательств мифов о российской «агрессии» и переброске регулярных войск ни США, ни Киев так и не смогли предъявить. Этот миф опровергали также представители военной разведки Франции и ФРГ. Но ополченцы и Москва не отрицают, что на стороне ополченцев воюют 3-4 тыс. добровольцев из России.
В вопросе о российских добровольцах Запад совершенно не учитывает тот факт, что Россия и Украина с 1654 года, за исключением последних 24 лет, то есть на протяжении более 360 лет, были единым государством, что последняя перепись населения СССР в 1980-х годах показала, что из 286 млн. человек более 70 миллионов (т.е. каждый четвертый) происходил из семей с родителями различных национальностей, причем львиная доля из них — из семей с родителями русской и украинской национальностей как наиболее близких в цивилизационном отношении. До сих пор сохраняются миллионы родственных связей между народами обеих стран, что объясняет в том числе и поток добровольцев из России на Юго-Восток Украины, и гуманитарную помощь России населению этих районов.
В то же время ополченцы неоднократно сообщали об участии в боях на стороне Киева наемников из стран НАТО, особенно Польши, Канады, Литвы, Латвии и Эстонии, а также батальона «Крым», составленного из крымских татар22, а 27 июня 2015 года Президент П.Порошенко подписал закон о допуске на территорию Украины иностранных вооруженных сил для проведения «международной операции по поддержанию мира и безопасности на основании решения ООН или ЕС»23.
7) Отталкиваясь от мифа о российских войсках на Украине, Пентагон ведет «гибридную войну» и против России, поддерживая русофобские настроения ближайших соседей России, запугивая более умеренно настроенные страны Европы «агрессией России» и под этим предлогом приближая военный потенциал США и европейских стран НАТО вплотную к границам России, а также добиваясь продолжения санкций против России.
Очевидно, что если Запад и Киев будут продолжать свою нынешнюю политику, то и начатая ими «гибридная война» против населения Юго-Востока Украины и против России будет продолжаться неопределенное время. Но ведь на каком-то этапе терпение населения Юго-Восточной Украины может и кончиться, и тогда украинский кризис может завершиться совсем не по киевскому сценарию. По крайней мере, очень хотелось бы на это надеяться.
1Saunders Paul J. Why America Can’t Stop Russia’s Hybrid War? // The National Interest. USA. 23.06.2015 // http:// inosmi.ru/sngbaltia/20150623/228735020-print.html
2Friedman George.//www.bbc.co.uk/Russian/international/2014/03/140309_crimea_int…
12Ignatius David. NATO’s new perils // The Washington Post. 24.03.2015 // http://www.washingtonpost/com/opinions/ natos-new perils/2015/03/24…
13Сообщение для СМИ «О заседании Коллегии МИД России» 18 мая 2015 г. // http://www.mid.ru/brp_4. nsfnewsline/0AE89E85B76864743257E49…
14См. выступление С.В.Лаврова в Совете Федерации Федерального Собрания Российской Федерации 20 мая 2015 г. (текст выступления опубликован на официальном сайте МИД России).
15Подробнее о событиях в Македонии см.: Пасков Пламен. «Цветные революции» — новые колониальные войны // http://www.pravda.ru/world/europe/Balkans/05-06-2015/1262386-pasko…
16Ignatius David. NATO’s new perils // The Washington Post. 24.03.2015 // http://www.washingtonpost/com/opinions/ natos-new perils/2015/03/24….
17Remarks by NATO Secretary General Jens Stoltenberg before the European Parliament’s Foreign Affairs Committee and Subcommittee on Security and Defence // http://www.nato.int/cps/en/natohq/opinions_118576.htm; Сlosing press conference by NATO Secretary General Jens Stoltenberg following the meetings of NATO Foreign Ministers in Antalya, Turkey, on 14 May 2015 // http://www.nato.int/cps/en/natohq/opinions_119432.htm; ПаниевЮ. НАТО посылает тревожные сигналы Москве // Независимая газета. 2015. 14 мая.
18См. сайт ВВС и «New York Times» от 10 мая 2015 г.
19Филипёнок А. Генсек НАТО предложил не преувеличивать угрозу со стороны России // РБК, политика. 04.07.2015 // http://top.rbc.ru/politics/04/07/2015/559790519a794724daedcdd7
20Интервью постоянного представителя Российской Федерации при ООН В.И.Чуркина информационным агентствам ТАСС и «РИА Новости». 10.07.2015 // http://www.russiaun.ru/ru/news/intrv_tsra
21By Editorial Board. No time for passivity in Ukraine // The Washington Post. 09.04.2015 // http://www. washingtonpost.com/opinions/no-time-for-passivity-in-ukraine…
22ДНР: На стороне ВСУ воюют польские наемники и батальон из крымских татар // http://www.regnum.ru/ news/polit/1914968.html?forprint. 14.04.2015.
23Порошенко подписал закон о вводе иностранных войск на Украину // http://www.ntv.ru/novosti/1431457
Гибридная война в тумане / / Независимая газета
Коронавирус как фактор разрушения глобализации
НАТО относит Россию к наиболее серьезным вызовам европейской безопасности. Фото с сайта www.nato.int
На наших глазах терпит крах модель глобализации, какой ее представляли в начале третьего тысячелетия. В книге «Внешняя политика в эпоху глобализации», вышедшей в 2011 году, известный политик и ученый Игорь Иванов утверждает: «Глобализация представляет собой процесс развития в масштабе всей планеты сети отношений комплексной взаимозависимости между государствами, обществами и национальными экономиками, сопровождающийся становлением нового восприятия, отражающего растущее единство мира». Но за десятилетие мир сильно изменился.
Что же оставили от прежних благостных представлений о глобализации пандемия коронавируса, другие вызовы современного общества, в том числе связанные со стихией неуправляемой миграции, энергетическими проблемами, международным терроризмом?
В условиях глобального кризиса отдельные государства и их коалиции, международные организации продемонстрировали неспособность эффективно реагировать не только на уровне конкретных принимаемых решений, но и, что самое главное – на концептуальном уровне.
Концептуально ответ на новые вызовы мог бы быть разработан при участии системных субъектов глобализации на нескольких треках: во-первых, на треке формирования долговременного стратегического партнерства между ЕС и Россией, способного консолидировать в мягкой форме Большую Евразию и, во-вторых, на треке развития устойчивого партнерства между США, Китаем и Россией.
Однако жесткие правила гибридной войны США и консолидированного Запада против России и Китая не позволили обеспечить необходимое развитие ни по одному из взаимовыгодных направлений.
Сильными мира сего уже приготовлены лекала нового миропорядка, более жестокого и бесчеловечного. В документах НАТО и Евросоюза, отражающих их стратегические цели, наряду с тезисами о пользе мира на Балканах, проецировании стабильности на Ближний Восток и в Северную Африку в целях борьбы с терроризмом подчеркивается общая заинтересованность в защите от пресловутой российской агрессии и сдерживании России. Именно последнее определяет главный вектор совместной политики НАТО и ЕС в сфере обороны и безопасности и отрицает возможность прогресса. На основании надуманных аргументов наша страна причислена к наиболее грозным вызовам для европейской безопасности.
Куда же сегодня подевалась общая политика безопасности ЕС, столкнувшегося с пандемией коронавируса, неуправляемой миграцией, энергетическими проблемами?
В резолюции Европарламента по итогам 2019 года «прозорливо» отмечалось, что главным источником гибридных и обычных угроз в сфере безопасности для ЕС и его государств-членов выступает Россия, которая якобы стремится подорвать европейское единство, независимость, универсальные ценности и международные нормы. Предлагается разработать стратегию в отношении России, в рамках которой должны быть активизированы усилия по укреплению способности Европейского союза и его членов к адаптации, а также разработана долгосрочная стратегия ЕС в отношении России, основанная на факторах сдерживания, устрашения и трансформации.
К счастью, рядовые граждане ЕС лучше многих чиновников понимают необходимость восстановления диалога с Россией. По результатам недавнего опроса, за нормализацию отношений с нашей страной выступили 84% немцев, 78% итальянцев, 75% французов и 68% британцев.
Но политику Евросоюза определяют не мнения простых граждан, а установки правящих элит, часто настроенных антироссийски, нередко и русофобски. В новом правительстве ЕС за внешнюю политику отвечает бывший министр иностранных дел Испании Жозеп Боррель, называющий Россию «старым врагом Европы». Оставим на совести политика столь ложное и извращенное понимание места и роли нашей страны в прошлом и в реалиях современности. Подобные политики полагают, что разворот ЕС в сторону России, Китая и Большой Евразии означает отказ от привычной конфронтации с Москвой. И, возможно, они просто чувствуют себя неуютно вне парадигмы конфликта.
Лидерство в военно-силовой части дуэта ЕС и НАТО принадлежит Организации североатлантической безопасности. «Сценарии интенсивных военных учений НАТО указывают на целенаправленную подготовку альянса к крупномасштабному военному конфликту», – заявил начальник Генерального штаба Вооруженных сил России генерал армии Валерий Герасимов 17 декабря 2019 года на брифинге для военных атташе иностранных государств. Глава Генштаба напомнил, что в доктринальных документах Брюсселя за Россией закреплен статус противника, а в ходе декабрьского саммита НАТО было заявлено, что оперативность переброски сил усиления на «восточный фланг» альянса существенно выросла, что призвано продемонстрировать учение ОВС НАТО «Защитник Европы» в феврале 2020 года. Сценарии этого и некоторых других подобных учений оказались «смазанными» из-за угрозы коронавируса, однако оставшийся мутный осадок указывает на целенаправленную подготовку НАТО к крупномасштабному военному конфликту с Россией.
Сегодня в условиях гибридной войны против России политики НАТО и ЕС по злому умыслу или недомыслию ведут Европу или даже весь Запад в бессмысленные тупики, опасность которых становится все более очевидной на фоне нарастающих неопределенностей и рисков, формирующих своеобразный «туман войны или туман неизвестности». Стратегическая неопределенность присуща любому виду войны, однако особенно ярко они проявляются в ходе именно гибридной войны как многомерного конфликта, построенного на искусстве введения противника (и в целом всего международного сообщества) в заблуждение, в умелом сокрытии применяемых технологий и целей собственных действий.
О своеобразном «тумане неизвестности» говорил Карл Клаузевиц в своей работе «О войне». Он отмечал: «Война – область недостоверного: три четверти того, на чем строится действие на войне, окутано туманом неизвестности, и, следовательно, чтобы вскрыть истину, требуется прежде всего тонкий, гибкий, проницательный ум… Недостоверность известий и постоянное вмешательство случайности приводят к тому, что воюющий в действительности сталкивается с совершенно иным положением вещей, чем ожидал; это не может не отражаться на его плане или по крайней мере на тех представлениях об обстановке, которые легли в основу этого плана».
Коронавирус как генератор неопределенности
В стратегии гибридной войны против России роль важного фактора-генератора неопределенностей сегодня принадлежит пандемии коронавируса. Оставим за скобками, искусственный или естественный процесс лежал в основании появления вируса. Но факт, что пандемия создает для реализации стратегического замысла войны реальные трудности, связанные с перемещением сил, обеспечением операций, вызывает чувство опасности, провоцирует разрывы между причинами и следствиями действий сторон; создает напряжение; порождает неопределенности и недостоверность информации, на основе которой принимаются решения.
Искусственно раздуваются масштабы вызванных коронавирусом изменений современных геополитических, экономических и информационно-коммуникационных факторов. А это приводит к трансформации гибридной войны, связанной как с расширением круга субъектов войны, появлением их различных «комбинаций», так и с изменениями в соотношении вооруженных и невооруженных средств насилия, используемых субъектами войны для достижения своих политических целей, главная из которых – это желание создать критическую ситуацию в определенных странах с последующей сменой в них режимов и подчинения их своей воле.
В этих условиях важное значение для перелома в пользу России современного этапа гибридной войны имеет феномен «кульминации и взаимообращения» войны, описанный американским геополитиком Эдвардом Люттваком в книге «Стратегия. Логика войны и мира». Суть феномена заключается в том, что в соответствии с парадоксальной логикой любой войны совпадение победы и поражения может распространиться за пределы нового равновесия сил, достигнув крайней точки полного взаимообращения. В результате сторона, готовившаяся торжествовать победу, нередко оказывается на грани стратегического поражения.
Можно утверждать, что если сторона, развязавшая гибридный военный конфликт, способна в сжатые сроки добиться полного успеха, то есть развала государства-жертвы и его перехода под внешнее управление, то незначительное ослабление страны-агрессора не будет иметь никакого значения, равно как и действие других факторов, способных придать силы терпящему поражение противнику. Да, это так. Однако сегодня в условиях пандемии коронавируса для России, Китая, Ирана и некоторых других государств, подвергающихся гибридной агрессии со стороны Вашингтона (в число таких государств-жертв входят и некоторые из его союзников, вплоть до ЕС), представляется реальным другой вариант развития событий.
Суть его сводится к следующему: если гибридный военный конфликт затягивается из-за обширности территории, значительных ресурсов и упорного сопротивления противника, то сторона – жертва гибридной агрессии в состоянии извлечь пользу из динамического парадокса. Возможно, вплоть до того, что сама превратится в победителя. Поэтому стремление развивать успех, не обеспечив необходимый запас ресурсов для последовательного наращивания усилий, может привести окрыленного призраком победы агрессора к так называемой «кульминационной точке победы», за которой сторона, претендующая на лавры победителя, будет лишь ослабевать. Однако такой этап наступает не автоматически, а требует серьезных усилий подвергающегося агрессии государства или группы государств. Признаки такого взаимообращения и возможности для изменения геополитической ситуации в пользу России, Китая и некоторых других государств уже в текущей геополитической ситуации в мире.
На каждом этапе гибридного военного конфликта стратегия, выбранная инициатором агрессии, приводит лишь к предварительному результату, который может быть перечеркнут непрогнозируемым развитием ситуации, экономическим и дипломатическим вмешательством других крупных держав или их коалиций, озабоченных ослаблением терпящей поражение стороны и стремящихся восстановить прежний баланс сил.
Примерами взаимообращения в конвенциональных войнах прошлого является крах вторжения Наполеона в Россию, когда после захвата Москвы вместо ожидаемого триумфа началось хаотическое бегство французов; наступление армии генерала Антона Деникина на Москву летом 1919 года, когда ожидалось, что взятие столицы сыграет решающую роль в исходе войны и приблизит белых к окончательной победе. Однако наступление захлебнулось, и вскоре наступил крах Белого движения. И наконец, в декабре 1941 года фашисты перешли кульминационную точку победы в белоснежных полях под Москвой, а стратегическое поражение гитлеровской Германии под Сталинградом положило начало коренному перелому в ходе войны.
Опыт развития сегодняшней геополитической ситуации показывает, что при разработке стратегии гибридной войны, навязанной нам Западом, крайне важное значение имеет своевременное вскрытие условий наступления этапа кульминации и взаимообращения войны. Длительность этапа может быть различной, а военно-политические последствия для сторон конфликта не сразу очевидны. Процесс взаимообращения гибридной войны или отдельных ее этапов может носить лавинообразный характер (как это было в ситуации с воссоединением Крыма с Россией, поставившей жирную точку в планах гибридной агрессии Запада по ползучему захвату полуострова) или быть достаточно протяженным во времени.
Сегодня радикально меняется ситуация для российского ВПК, для которого кризис открывает новые «окна возможностей». Процесс деградации экономики США, вызванный пандемией, распространяется за пределы нового равновесия сил и приближается к точке полного взаимообращения. В апреле перестали функционировать 29% американской экономики, а падение американского ВВП во втором квартале составит 30%. Серьезно страдает и американский ВПК. Например, закрыл свои основные заводы авиаконцерн «Боинг» – производитель МБР «Минитмен-3», тяжелых военно-транспортных вертолетов CH-47 «Чинук», конвертопланов СV-22 «Оспри» для Корпуса морской пехоты, ВМС и ВВС США, палубных самолетов радиоэлектронной борьбы ЕА-18G «Гроулер». Сокращается выпуск гражданских авиалайнеров. Разрываются производственные цепочки, срываются экспортные контракты. На этом фоне Россия приобретает дополнительные возможности для продвижения продукции своего ВПК на мировых рынках.
В целом на фоне распространения опасного вируса есть основания говорить о перспективе своеобразной деглобализации – еще большего усиления протекционизма, популизма, изоляционизма в государствах, которые наиболее существенно пострадают от вспышки пандемии, а также сепаратистских настроений в, казалось бы, незыблемых коалициях, еще недавно претендовавших на лидирующие места в мире. Реальная перспектива развития международной обстановки по сценарию деглобализации делает искусство определения момента кульминации и взаимообращения гибридного противостояния и использование открывающихся возможностей в национальных интересах России одной из важнейших задач разведки и дипломатии.
В тени гибридной войны
Виталий Портников: Украина как полигон для российской гибридной войны — может ли она в этой ситуации вернуть себе внешнеполитическую субъектность? Об этом наша сегодняшняя программа, но вначале сюжет моего коллеги Владимира Ивахненко.
Владимир Ивахненко: Гибридная война, которую Россия продолжает против Украины, постепенно превращается в полномасштабную мировую гибридную войну, заявил во время 54-й Мюнхенской конференции по безопасности Петр Порошенко. По словам украинского президента, в интересах Запада и Украины — противостоять попыткам Кремля «уничтожить европейское единство и разрушить наши демократии».
Термин «гибридная война» появился в 2006 году для обозначения деятельности радикальной исламской группировки «Хезболла» против Израиля. Эта деятельность включала в себя обычные военные операции, партизанскую войну и теракты. Применительно к России этот термин начали применять в 2013 году после заявления начальника Генерального штаба Вооруженных сил России генерала армии Валерия Герасимова об изменившейся природе войн.
За четыре с лишним года, прошедшие с момента аннексии Россией Крыма и начала конфликта в Донбассе, словосочетание «гибридная война» закрепилось в политическом, информационном и научном лексиконе. Многие эксперты называют это явление «войной нового поколения». Гибридная война наряду с военными действиями под прикрытием незаконных вооруженных формирований предполагает и использование множества политических, экономических и информационно-пропагандистских мер. Некоторые исследователи указывают, что гибридная война представляет собой современный кремлевский подход к советской военной теории «глубоких операций», согласно которой боевые действия на передовой поддерживаются операциями по распространению хаоса и беспорядка в тылу врага.
Автор книги «Мировая гибридная война: украинский фронт», директор Национального института стратегических исследований Украины Владимир Горбулин пишет: «Отдельные инструменты гибридной агрессии применялись Российской Федерацией к Украине и раньше — это и экономическое, и информационное давление. Но такого сосредоточия военных и невоенных аспектов гибридной войны, обрушившихся на Украину в 2014 году, мир еще не знал. Когда началось военное вторжение в Украину, весь имеющийся арсенал гибридной войны был задействован открыто».
Москва активно использует социальные сети для формирования общественного мнения, превращает коммерчески доступное компьютерное программное обеспечение в инструмент шпионажа и кибервойны, распространяет фейковые новости для разжигания национальной розни. «Если гибридная война прячет реальность, то тем более нужна пропаганда, чтобы скрыть эти агрессивные действия. Солдаты и пропаганда являются главным оружием гибридной войны. Солдаты выполняют свои задачи, а пропаганда изображает, что солдат нет», — констатирует украинский эксперт по информационной политике и коммуникационным технологиям Георгий Почепцов.
Отдельные инструменты гибридной агрессии применялись Россией к Украине и раньше — это и экономическое, и информационное давление
Как отмечают аналитики в Киеве, российские власти заложили многие глубинные конфликты, поэтому необходимы кардинальные изменения глобальной системы безопасности. Владимир Горбулин убежден, что если США, а потом и Европа, последовав их примеру, отменят антироссийские санкции, то это развяжет руки России, и позиции Кремля существенно усилятся.
Виталий Портников: Гость нашей сегодняшней программы — директор Института внешнеполитических исследований профессор Григорий Перепелица.
Украинская внешняя политика, наконец, обрела субъектность или все же еще нет?
Григорий Перепелица: Скорее, она утратила свою субъектность. Если говорить о 1991 годе, то все-таки тогда молодое внешнеполитическое ведомство Украины имело достаточно грандиозные задачи, связанные с утверждением в мире Украины как независимого суверенного государства: признание государственного суверенитета, решение вопроса о государственной границе, заключение дружественных договоров, прежде всего, с соседними странами и с ведущими игроками мира. Тогда наша внешняя политика действительно обладала субъектностью. Сегодня, к сожалению, мы в силу многих факторов утратили эту субъектность. Всем очевидно, что сегодня мы являемся объектом внешней политики не только ведущих геополитических игроков мира, но даже и наших соседей.
Виталий Портников: В таком случае, государство должно как-то выходить из этой ситуации. Ведь если, действительно, как вы говорите, не только ведущие игроки пытаются так или иначе использовать Украину в своих интересах, как это делает Россия в своем противостоянии с Западом (она ходит Украиной, как картой)… Но это уже не только Россия, есть и венгерское разыгрывание украинской карты.
Григорий Перепелица: Венгрия предъявляет нам ультиматумы. У нас непростые отношения с Польшей, поскольку она взяла курс на историческую дипломатию, что, конечно, очень сильно портит ситуацию и тоже навязывает нам определенные исторические стереотипы поведения. Внешняя политика очень тесно связана с государственным строительством, потому что ее основная задача — обеспечение безопасности, создание безопасной внешнеполитической среды, а также защита интересов государства на международной арене. Но поскольку наше государство сегодня фактически приватизировано олигархами, во внешней политике преобладают не государственные, а корпоративные интересы определенных групп, которые находятся у власти, а это большая разница.
Конечно, внешняя политика, которая есть выражение внутренней, оказывается слабой, и она не является приоритетом: у нас самое бедное из министерств — это Министерство иностранных дел. Мы не имеем послов в десятках стран, и это говорит о многом. Пока мы не вернемся к строительству украинского национального государства, конечно же, внешняя политика Украины будет очень слабой, неэффективной и реактивной.
Виталий Портников: Отсутствие послов происходит, может быть, не столько от бедности, сколько от того, что они не нужны?
Григорий Перепелица: Я как раз об этом и говорю: у правящей элиты нет необходимости реализовывать национальные интересы за рубежом, а стало быть, не нужны и посольства.
Виталий Портников: Бывают ситуации, когда олигархические интересы совпадают с государственными. Прекрасный пример — Игорь Коломойский: 2014 год, наступление на востоке Украины и такое активное участие олигарха в обороне огромного региона.
Григорий Перепелица: Вы правы. Но это бывает очень редко, в условиях кризиса, войны, когда олигархические клептократические группы ощущают физическую угрозу не только своим бизнесам, но и своему существованию. Конечно, в такой момент они заинтересованы в оборонной функции государства. Пример с Коломойским очень удачен, но не типичен для нашего правящего олигархического класса, это, скорее, исключение, чем правило.
Виталий Портников: В таком случае, почему, несмотря на события 2013 и 2014 годов, олигархическое влияние в Украине осталось сильным?
Григорий Перепелица: Революция считается полноценной и продуктивной, когда она меняет общественный строй, политическую систему и экономический базис. В этом смысле у нас не произошло революции. Правящий класс — олигархический, авангард олигархии сменил арьергард олигархии. Мы видим, что тот класс, который пришел к власти на крови, на плечах Майдана, теперь находится в авангарде строительства клептократического режима в стране. Просто пришли к власти другие олигархические группы, но они тоже заинтересованы в сохранении рентного государства, чтобы использовать политические институты для прибыли и преследовать при этом не государственные, а исключительно бизнес-интересы.
Виталий Портников: Разве рентное государство — это только украинский феномен?
Григорий ПерепелицаГригорий Перепелица: Это типично для постколониальных стран и стран постсоветского пространства. В других государствах постсоветского пространства установлены авторитарные и тоталитарные режимы, когда режим представляет одна персона, которая, собственно, обеспечивает и свой собственный суверенитет через суверенитет страны. Суверенитет Белоруссии держится на иммунитете Лукашенко. Лукашенко — это государство Белоруссия, а государство Белоруссия — это персонально Лукашенко.
Виталий Портников: Таких государств в феодальном виде было достаточно. Тогда возникает вопрос: может ли в этой траектории ценностей существовать демократическое рентное государство? В авторитарных режимах есть лидеры, которые заинтересованы в ренте и распределяют ее среди других участников игры. А мы с вами говорим о стране, где через год будут очередные выборы.
Рано или поздно олигархическая демократия заканчивается становлением тоталитарных или клептократических режимов
Григорий Перепелица: Система, о которой вы говорите, характерна для стран транзитного, переходного режима, где четко не сформировался ни демократический, ни авторитарный режим. Такая олигархическая демократия необходима для достижения определенного консенсуса между олигархическими группами. Но рано или поздно конкуренция между ними по поводу ренты и государственной власти заканчивается победой какого-то одного клана, который дальше уже не заинтересован в такой олигархической демократии, он выстраивает авторитарный или тоталитарный режим. Рано или поздно эта олигархическая демократия заканчивается становлением тоталитарных или клептократических режимов, как в Украине.
Виталий Портников: Вы хотите сказать, что это уже конец пути для Украины?
Григорий Перепелица: Тут вопрос, выдержит ли украинская экономика дальнейшее существование клептократического режима. Тогда нас ожидает крах, если, конечно, не появится какая-то новая политическая сила, если внешнее влияние Запада не достигнет такого уровня, что он возьмет нас под протекторат или прямое управление.
Виталий Портников: А этого еще не произошло – я имею в виду протекторат?
Григорий Перепелица: Думаю, пока еще нет. Запад не готов взять на себя политическую ответственность за Украину, не готов спонсировать наш экономический базис, ведь Украина — все-таки очень большая страна и требует больших ресурсов.
Виталий Портников: Очень схожая ситуация — с клептократическими режимами, с коррупцией, с олигархией — годами существовала даже на западных Балканах, и Запад тоже не очень хотел подходить к этому на близкое расстояние, но сегодня, как мы видим, приблизился. Еврокомиссия даже говорит, что страны западных Балкан могут рассчитывать на то, что они станут полноправными членами Евросоюза. Может, до Украины просто еще не дошли руки, и время не пришло?
Григорий Перепелица: Запад вынудили взять Балканы, потому что Балканы взорвались, и в центре Европы возникла региональная война, пошли сотни тысяч беженцев в Германию, Австрию и так далее. Так что Запад взял Балканы не по любви, а по необходимости. У нас тоже идет война, но пока она не достигла такого уровня. Была война с Сербией, у нас война с Россией, но здесь в этом отношении совершенно другие параметры. Я думаю, Путин будет подталкивать Запад к этому решению: Запад будет вынужден либо взять Украину, либо столкнуться с огромной военной угрозой со стороны России.
Виталий Портников: Может быть лучше лишиться субъектности так, как сегодня, чем лишиться ее так, как это было во второй половине 90-х годов или во время правления Виктора Януковича, когда украинская внешняя политика, по сути, очень часто была продолжением российской?
Григорий Перепелица: Это меньшее из зол. Но наша национальная проблема состоит в том, что мы постоянно выбираем меньшее из зол, но не смотрим вперед, чтобы иметь лучшую альтернативу.
Виталий Портников: Вектор, направленный не на Восток, а на Запад — это уже некое изменение субъектности.
Григорий Перепелица: Безусловно. И это завоевание «революции достоинства». В числе прочего произошла национальная самоидентификация — геополитическая, политическая, моральная, в конце концов. У украинцев изменилось геополитическое мировоззрение. Этому помог Путин, развязав агрессию.
Виталий Портников: Это «революция достоинства» или война?
Григорий Перепелица: И то, и другое. Война с Россией была неизбежной, но если бы не было «революции достоинства», она просто была бы оттянута во времени на год-два.
Виталий Портников: Почему вы так считаете? А если бы был такой пророссийский режим, как режим Януковича, кто стал бы с ним воевать?
Григорий Перепелица: Украинское общество. Но Янукович был марионеткой Путина. План подготовки к этой войне или к сдаче суверенитета Украины длился уже до этого. Когда Янукович стал президентом, все наши военные части на востоке Украины были расформированы, гарнизоны уничтожены, войска выведены. Министром обороны поставили Саламатина, Лебедева, граждан Российской Федерации. СБУ полностью контролировала ФСБ. То есть подготовка к сдаче уже шла полным ходом. Революция остановила этот процесс.
Виталий Портников: С одной стороны, западное влияние на Украину есть, с другой стороны, сами западные политики не хотят конфликтовать с Россией. Они очень часто сами становятся заложниками или сторонниками российских экономических интересов, попадают в совет директоров «Газпрома». Почему украинское общество должно чувствовать себя на переднем фланге этой борьбы, когда сам Западм, прежде всего, свои экономические интересы?
Григорий Перепелица: Война России против Запада находится на начальном этапе. Средства, которые использует Путин в этой войне, носят гибридный характер: использование мягкой силы, подкупа, операций спецслужб, кибератаки, то есть ситуация не дошла до горячей войны. А Украина оказалась в эпицентре горячей войны, которая ведется, конечно, в гибридной форме, но мы уже на финальной фазе ведения боевых действий, это активные боевые действия, но на низком уровне интенсивности. Путин пока еще не развязал такую горячую войну против Запада, но он и не имеет намерений ввязываться в широкомасштабную войну с Западом. В гибридной войне он действует не прямыми средствами, но они достаточно эффективны. И, конечно, Запад не готов к такому вызову, у него нет стратегии ведения восточной политики, потому что весь расчет был на либеральную модель отношений с Россией.
У Запада есть одно намерение — мир любой ценой
Запад имел намерение демократизировать Россию, интегрировать ее в Европу, построить проект большой Европы и таким образом убрать проблему российской угрозы. На этой либеральной концепции воспитана вся политическая элита Запада, которая пришла после окончания «холодной войны». Конечно же, Путин открыл им большие рынки. Западная элита, бизнес-элита рассчитывала, что есть возможность делать инвестиции в дешевое российское сырье и в этом отношении усилить свой собственный потенциал в экономической конкуренции с Китаем и так далее. Но оказалось, что Путин теперь делает инвестиции в лидеров западных стран: в Берлускони, в Ле Пен, — и не жалеет этих инвестиций. Западный бизнес хочет делать инвестиции в экономику, а не в политику.
И вот идет такая война. Конечно, западные политики с удовольствием кушают этот сладкий мед, потому что это создает им очень комфортные условия, процветает бизнес и так далее. Таким образом, Путин покупает западную элиту, хотя они не всегда даже замечают это. Российская пропаганда, которая сегодня работает в глобальном контексте на многих языках, конечно, действует на западную публику, она очень умело выстраивается, играет на определенных проблемах граждан стран Западной Европы. Западные политики в условиях демократии ориентируются на настроения своего электората. Это настроение формирует российская пропаганда и российские аналитические центры, которых сотни в Западной Европе.
Такова ситуация гибридной войны, которую Запад еще не до конца понимает и тем более не имеет стратегии противодействия ей. Поэтому они и не совсем понимают, почему Украина не идет на диалог с Путиным, почему нельзя закончить эту войну, как будто в этом повинна только Украина. В определенной степени повинна, потому что мы официально не признаем этой войны, мы зафиксировали это как внутренний конфликт между Донбассом и центральной властью страны.
Виталий Портников: Теперь уже признаем.
Григорий Перепелица: Через четыре года ведения войны… Общественное мнение на Западе уже сформировано. Что думает Запад и западные политики? Мы несем большие издержки из-за санкций, но эти санкции не работают так, как мы ожидали, ожидаемого эффекта нет. Что происходит в Украине? Тотальная коррупция, саботаж реформ и клептократический режим. Так почему мы должны нести огромные издержки из-за неэффективных методов сдерживания российской агрессии и поддержки политиков, которых в любом порядочном обществе не стоит поддерживать? Конечно, санкции введены не из-за того, что есть Украина и что на Донбассе проблемы. Санкции были введены западным миром, потому что Путин нарушил табу, международное право и тот общепризнанный международный порядок, который сложился после окончания «холодной войны» — безопасность, неприкосновенность границ. Что дороже для западных политиков — каноны международного права, которые теперь не имеют определенной силы, потому что создан прецедент их нарушения и за это нет адекватного наказания? Значит, другие страны тоже могут последовать этому примеру, и, таким образом, международный порядок будет разрушен. А с другой стороны, у бизнеса очень большие виды на российский рынок, тем более, что Германия, например, попала в сильную газовую зависимость от России.
Виталий Портников: Тогда получается простой выбор между международным правом и деньгами или, если хотите, между международным правом и миром. Какой, по-вашему, выбор будет сделан в результате?
Григорий Перепелица: У Запада есть одно намерение — мир любой ценой. Поэтому — миротворческая операция: будет установлен контроль Украины над своей границей с Россией или не будет — это третьестепенный вопрос, главное, чтобы не стреляли. Чья там будет власть, Запад тоже мало интересует. Запад и сейчас говорит: мы готовы хоть сейчас снять санкции, только прекратите там стрелять. Отсюда эта фабула с миротворческой операцией — они думают: если мы введем туда миротворцев, то там прекратят стрелять.
Но ООН не даст мандат на миротворческую операцию, если там стреляют. Для того, чтобы вести миротворческую операцию, нужно согласие двух воюющих сторон на условие, при котором ООН может дать мандат. А пока не существует ни одного такого условия. Путин, как мы уже видим, манипулирует этими вещами. Он, конечно, абсолютно не заинтересован, чтобы эта миротворческая операция и мандат были на условиях Украины. Зачем тогда он оккупировал эту территорию — чтобы потом сдать? Он никогда не сдаст, потому что от этого зависит его рейтинг. Сейчас рейтинг зашкаливает, потому что Путин показал кузькину мать американцам в Сирии, поставил на место Украину: Россия великая держава, потому что она может воевать со всеми и не проигрывать.
Виталий Портников: То есть любое отступление опасно.
Григорий Перепелица: Конечно, чревато и опасно, потому что вся политическая система держится на имидже Путина.
Виталий Портников: Тогда возникает вопрос: где пути для того, чтобы и Запад, и Украина смогли восстановить позиции?
Григорий Перепелица: Военное поражение.
Виталий Портников: А вы его представляете реально? Вы — профессиональный военный, как вы себе представляете войну не гибридную, а реальную?
Григорий Перепелица: Вообще-то она реальная. Путин готов к этой войне, российское общество тоже готово, но только в формате локальной войны, как это происходит в Сирии и на востоке Украины. Это может происходить еще в районе восточного балтийского региона, но не больше. Этого достаточно для Путина, чтобы дискредитировать НАТО, которое после этого развалится, и все, Европа будет голой в военном отношении. Смотрите, как он наращивает военную группировку. Эта военная группировка значительно превышает силы НАТО, которые там размещены только с функцией сдерживания России, с демонстративной функцией, но не с функцией обороны.
Виталий Портников: Тогда где здесь плацдарм для военного поражения?
Григорий Перепелица: Его нет. Поэтому Запад не готов к этой войне, а Россия и Путин готовы, тем более, что программа перевооружения вооруженных сил в России сейчас уже на заключительном этапе, в 2020 году она должна закончиться. Российские вооруженные силы будут иметь 70% новой техники и только 30% старой советской: у них уже будут вооружения нового поколения. А если мы возьмем натовские страны, то за исключением США они остались со старой техникой, которая была еще во время «холодной войны». Российский Генштаб очень скрупулезно подсчитывает баланс силы не в глобальном масштабе, а локально, на этом театре военных действий.
Виталий Портников: Тогда мы сможем увидеть, насколько оправдывается ваш прогноз и насколько Россия готова к этому локальному конфликту. Ведь если гибридные войны переходят в локальные военные действия, то это следующий этап кризиса, который мы наблюдаем. Как не допустить того, чтобы локальные военные действия состоялись и переросли в большую войну, — это уже тема следующей программы.
Григорий Перепелица: Украина — это полигон.
(PDF) Hybrid Wars – between Myth and Reality
63
МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ 2019 том 63 № 12
ГИБРИДНЫЕ ВОЙНЫ: МЕЖДУ МИФОМ И РЕАЛЬНОСТЬЮ
Не стоит сбрасывать со счетов низкую мотиви-
рованность, обученность и боеспособность укра-
инской армии, атакже состояние материально-тех-
нической части. По горячим следам операции, уже
в марте 2014 г., в докладе и. о. министра обороны
И.Тенюха на имя и. о. президента А.Турчинова ука-
зывалось на удручающее состояние вооруженных
сил: примерно 10–20% военнослужащих могут вы-
полнять свои задачи, 70% бронетехники устарели
итребуют ремонта изамены, только четыре корабля
были “условно боеспособны”, которые “какие-либо
действия, способные представлять угрозу Черно-
морскому флоту, …проводить неспособны”, ПВО не
может обеспечивать защиту воздушного простран-
ства, ввоенно-воздушных ивоенно-морских силах
только 15% самолетов ивертолетов исправны [35].
* * *
Таким образом, в случае крымских событий
2014 г. “гибридность” на поверку оказывается уме-
нием учесть специфику конфликта и уязвимые
места Украины, используя хорошо известные при-
емы борьбы, а не мифологизированное ноу-хау.
Налицо попытка политизации событий странами
Запада, направленная на преувеличение внеш-
него фактора в событиях вКрыму иодновремен-
но на отвлечение от реальных причин поражения
Украины, связанных с русофобской политикой,
расколом общества, развалом государственных
институтов, включая вооруженные силы. Все это
помножено на растерянность киевского режима,
незаконно пришедшего квласти в2014 г. при пря-
мой поддержке США иЗапада в целом. Активное
вбрасывание темы гибридной войны в полити-
ческий дискурс маскирует истинное положение
дел и служит инструментом влияния на события
вДонбассе, на отношения России истран Прибал-
тики, России иЗапада вцелом. Показательно, что
согласно проведенному статистическому анализу,
взрывной интерес к теме гибридной войны в ан-
глоязычной научной литературе пришелся как раз
на 2014 г. [19, c. 97].
Чрезмерную политизацию концепции гиб-
ридной войны можно расценить и как попытку
компенсировать тот факт, что Запад просмотрел
качественный рывок в реформе и перевооруже-
нии российской армии, очем заявил генеральный
секретарь НАТО А.Расмуссен [36]. Как представ-
ляется, на фоне кризиса НАТО, связанного стре-
бованием США кстранам Европы увеличить свои
финансовые взносы, тема гибридной войны ис-
пользуется для консолидации альянса. Одновре-
менно она используется для того, чтобы внедрить
в общественное сознание тезис о милитаризации
российской внешней политики. Кроме того, пре-
поднесение гибридной войны как ноу-хау, якобы
дающего России особое преимущество, которое
необходимо сбалансировать, позволяет затуше-
вать очевидное– на территории Украины ивдру-
гих проблемных странах идет противоборство РФ
иСША схожими методами.
С политической точки зрения, ажиотаж во-
круг гибридной войны связан не только сконъюн-
ктурными соображениями отдельных государств
или их коалиций, но исобъективной тенденцией
кросту удельного веса тайной дипломатии, мето-
дов иррегулярной войны, активизации деятель-
ности спецслужб. В свою очередь, эти процессы
стали следствием перераспределения сил вмиро-
вой политике, которое неизбежно сопровождается
кризисом международных организаций, междуна-
родного права и превалированием двусторонних
отношений над многосторонними. Новые формы
противоборства также возникают под влиянием
процессов глобализации, которая способствует
росту прозрачности межгосударственных границ
для перемещения людей, товаров, финансов, тех-
нологий. Эрозия суверенитета делает уязвимым
любое современное государство, создавая соблазн
гибридного воздействия.
В военном деле США и России (да и в других
странах) гибридная война пока не получила оконча-
тельного оформления как самостоятельный вид про-
тивоборства. Вто же время тенденция киспользова-
нию гибридных методов всовременных конфликтах
сохраняется. ВСША считают, что эти методы востре-
бованы на десятилетия вперед, поэтому необходимо
разрабатывать особую стратегию, позволяющую мо-
билизовать необходимые ресурсы вгосударственных
масштабах, учитывая многоаспектность гибридного
воздействия. Аналогичное понимание проблемы
сложилось и в РФ, о чем говорит программа при-
нятых мер по объединению межведомственных уси-
лий по обеспечению военной безопасности России
[18, c. 21]. Пока содержание этой доктрины сводится
ккомбинированию уже известных средств, способов
и методов противоборства военного, полувоенного
иневоенного характера.
Важно иметь в виду, что феномен гибрид-
ной войны эволюционирует в двух направлениях.
С точки зрения военных, гибридная война оста-
ется зонтичным понятием для анализа особенно-
стей современных военных конфликтов и поиска
оптимальных путей для адаптации оперативного
искусства к меняющимся условиям и способам
противоборства. Второе направление эволюции,
которое заслуживает отдельного изучения, связано
сполитическим дискурсом. Поскольку на военно-
доктринальном уровне концепт гибридной войны
окончательно не сформирован, в политической
полемике он нередко используется как средство
манипуляции, потому что туда можно включить
все, что угодно.
Что это — гибридная война? Концепция и тактика гибридной войны
Безусловно, большинство взрослых людей, понимают, что означает слово «война», здесь нет необходимости что-либо объяснять. Однако совсем недавно на слуху появился новый синтезированный термин «гибридная война», предикат (определитель) которого значительно переосмысливает привычное понятие войны. Концепция целостности данного понятия является предметом для размышления военных деятелей, политологов, аналитиков.
Давайте разберем, что такое гибридная война, как появилось данное словосочетание, какой смысл и содержание заложены в него и в чем его актуальность. Используем при этом здравый смысл, мировой опыт и размышления уважаемых деятелей российской науки.
Гибридная война, понятие
Как известно военная стратегия включает следующие виды войн: малые войны, обычные войны, региональные войны. Но все данные разновидности относятся к явлениям, когда вооруженные силы одной стороны противостоят вооруженным силам второй стороны.
В таких войнах используются биологические, ядерные, химические и разные, не являющиеся традиционными типы оружия, но, как правило, в классических военных столкновениях используется стандартное оружие или, как называют его на Западе, «летальное вооружение», которое в первую очередь предназначено для гибели солдат и истребления военных сил страны.
Существует также термин «симметричная война», явление, означающее войну вооруженных сил, ведущих агрессивную политику с различными потенциальными противниками, которые впоследствии становятся реальными. Наглядный пример – афганская война, которую вел Советский Союз, и афганская война, до сих пор происходящая в стране.
Можно прийти к выводу, рассматривая понятие гибридная война, что это разновидность войны, объединяющей обширный диапазон воздействий, производимый противником с применением как военных, так и иррегулярных формирований, в которых также принимают участие гражданские компоненты. В трудах военных экспертов попадается близкий к данному термин «война управляемого хаоса».
Широкое распространение сегодня также получает термин «гибридные угрозы», определяющий угрозы, исходящие от противника, способного в одно и то же время применять традиционные и нетрадиционные инструменты в целях, необходимых для достижения.
Гибридная война: что это такое?
Традиционное понимание, что такое классическая война, сформировано в нашем гражданском сознании воспитанием и образованием, всегда имевшим патриотическую и историческую направленность. Мы представляем войну, как процесс противоборства двух сторон, находящихся по разные стороны фронта. Враг вторгается на нашу землю, мы отвоевываем ее назад и продолжаем жить дальше.
Однако в настоящее время появляются и реализуются новые виды войны как вооруженного противостояния стран. Что означает гибридная война? Это противостояние, возникше как следствие технологического развития, технического роста уровня оборонительных инструментов, наступательных вооружений, иными словами, технологий противоборства.
При этом значительно изменяются сами цели для поражения. Ими выступают уже не лишение жизни солдат и разрушение материальных объектов. Здесь важнейшими целями является воздействие на массовое сознание общества, экспертные суждения лиц, ответственных за принятие важных государственных решений, включая конгрессменов, министров, депутатов, президентов, когда происходит внушение им определенных теорий, привитие ценностных позиций, которые мотивируют совершать определенные действия. Такое противоборство тоже является государственным.
Что значит гибридная война? Это значит, что также возникает вооруженное противостояние, просто в качестве оружия, помимо традиционного, выступают еще и специальные технологии, информационные, технические и глобальные сетевые устройства.
Первоисточник понятия
Мы знаем, что слово «гибрид» означает некоторый вновь произведенный продукт, возникающий, как итог скрещивания разных видов данного продукта. Таким образом, гибридная война может не иметь очевидные черты вооруженного конфликта, но все же представляет собой не что иное, как войну.
Изначально термин «гибридная форма», «гибрид» использовались по отношению к политическим организациям. То есть имелось в виду, что организации, не относятся к числу политических, отвечают при этом за осуществление именно политических функций.
К примеру, в литературе встречается ссылка на организованные группы болельщиков футбольного клуба «Милан», основанного Берлускони. С одной стороны они представляли собой всего лишь интересы болельщиков «Милана», с другой – активно поддерживали политическую деятельность Берлускони, являлись мощной силой для решения его политических задач.
Отметим, что и в СССР был подобный формат организации, образовавшейся во времена перестройки, представляющий себя в начале своей деятельности, как оппозиционное экологическое движение. На первый взгляд оно было направлено на поддержание и защиту окружающей среды, но со временем проявило свою политическую подоплеку, направленную на дестабилизацию общественной обстановки в стране.
Сложно определить, когда произошла первая гибридная война, и вообще, существовал ли подобный факт ранее в истории. Ясно одно, что определенному кругу лиц выгодно применение данной формулировки в современной жизни.
Интерпретация может быть разной
Распространение и учащенное использование понятия «гибридная война» весьма закономерное явление. Важно заметить, что первоначально, когда данный термин только начинал входить в оборот, он абсолютно не применялся относительно России, и его содержание представлялось совершенно другим. Тогда, применяя это понятие, подразумевали, что оно означает соединение классической войны с элементами терроризма, партизанской и кибервойн, то есть совершенно различных компонентов. В частности, ссылались на деятельность «Хэзболлы», осуществляемой в ходе Ливанской войны и прочих региональных конфликтов. Она не участвовала активно в войне, но использовала повстанцев, партизан и так далее.
Если заглянуть в далекое прошлое, то можно обнаружить много исторических примеров, которые описывают подобные явления, к примеру, так называемая «скифская война». Поэтому не стоит относить явление гибридной войны к категории принципиально новых по своему характеру и течению. Однако нынешняя его интерпретация значительно отличается от ранее существовавшей.
Новое понимание вопроса, что такое гибридная война, было рождено заинтересованными лицами в отношении России в связи с событиями 2014 года, произошедшими на Украине. В прессе появилось несколько статей о том, что Россия проводит гибридные войны во всем мире. Обращаясь к информации, опубликованной агентством «Russia Today», можно обнаружить, что наша страна якобы представляется обществу глобальным агрессором, использующим средства пропаганды, киберприемы и многое другое, становясь угрозой планетарного масштаба для сохранения миропорядка. Таким вот «волшебным» образом все военные события, происходящие в мире, можно подписать под гибридные войны России, что сделает ее удобной и оправданной мишенью для всех недоброжелателей.
Обратим взор на Запад
Итак, рассмотрим систему взглядов относительно гибридных войн за рубежом. Не секрет, что имеются официальные инструкции, содержащие описание стратегии и действий военного командования в ситуациях, подобных гибридной войне. К примеру, «белая книга» командиров спецопераций сухопутных войск Соединенных Штатов Америки, находящаяся в свободном доступе для пользователей «глобальной сети», под названием «Противодействие нетрадиционной войне». Она содержит отдельную концепцию с символическим названием «Победить в сложном мире».
В ней в таком ракурсе рассматривается гибридная война, что это война, в которой реальные военные шаги подразумевают в первую очередь неявные, тайные, однако типичные военные действия, в процессе осуществления которых враждебная сторона нападает на регулярную армию и (или) на государственные структуры противника. Атака происходит за счет сепаратистов и местных мятежников, которые поддерживаются финансами и оружием из-за рубежа и определенными внутренними структурами: организованной преступностью, псевдорелигиозными и националистическими организациями, олигархами.
В этих же документах Америки и НАТО содержится указание, что основополагающую роль для успешного противостояния в ходе гибридных войн играют вооруженные силы дружественных стран, которые на средних и заключительных этапах ведения подобных войн следует объединять под эгидой США наряду с объединением их разведок и правительств. Все это должно происходить в рамках «всеобъемлющей межправительственной, межведомственной и международной стратегии».
Воплощение в реальность
Изучая военные доктрины США, можно сделать вывод, что при возникновении гибридных войн к конфликту двух стран подключаются одновременно еще и другие государства. Их действия состоят «в оказании всестороннего содействия повстанцам при вербовке сторонников, их тыловой и оперативной поддержке, подготовке, оказании воздействия на социальную сферу и экономику, координацию дипломатических действий и проведение некоторых силовых операций». Нетрудно заметить, что все эти события, без какого-либо исключения, происходят сегодня на Украине под нескрываемым руководством США. При этом принято делать ссылку, что это гибридная война Путина против суверенитета Украины.
Таким образом, можно сделать вывод, что Запад прекрасно знает схему разжигания гибридных войн, да и сам этот термин пришел к нам именно оттуда. Первые пробы проводились в Сирии, в Ираке и на Украине. Теперь политические утверждения Запада приписывают России гибридную войну с Украиной. Они приводят массу собственных объективных доводов, которые подходят под их определение того, что такое гибридная война. Заметим, что подобное поведение Америка уже демонстрировала миру 30 лет назад, когда в Афганистане находился контингент Советского Союза. Более мягкая и промежуточная форма гибридных войн – это уже хорошо известные миру, так называемые «цветные» революции.
Суть происходящего
Из всего вышесказанного можно понять, что возникновение словосочетания «гибридная война» имеет достаточную предысторию, заключающуюся в совершенствовании способов и разновидностей противоборства государств. Это понятие отражает имеющиеся в наличии реалии применения инструментов борьбы и последних достижений в сфере соперничества стран.
Чтобы ясно понять, что такое гибридная война, дадим этому термину следующее определение. Это вид военного противоборства отдельных государств, которое вовлекает в вооруженный конфликт, кроме или вместо регулярной армии, спецмиссии и спецслужбы, партизанские и наемные силы, террористические атаки, протестные массовые беспорядки. При этом основной целью чаще всего является не оккупация и присвоение территории, а перемена политического режима или устоев государственной политики в стране, подвергаемой атаке.
Смысл заключительной части определения в том, что традиционные цели войны, такие как захват материальных ценностей, природных ресурсов, территорий, казны, золота и так далее, не канули в лету. Просто агрессивная захватническая вооруженная борьба приобрела другие очертания, и ее цели достигаются теперь иначе. Тактика гибридной войны приводит к тому, чтобы довести политический режим атакуемого государства до состояния десуверенизированного, марионеточного, легкоуправляемого агрессивно напавшей страной, и тогда все решения будут приниматься в ее пользу.
Холодная война с СССР
Все мы знаем, как происходила холодная война между СССР и США с его союзниками. И все мы должны понимать, хоть об этом и редко говорится вслух, что в этой войне имеется победитель и побежденный. Наша страна, как это ни печально, оказалась как раз побежденной стороной. СССР расчленен, Россия перекачивает различные виды ресурсов за границу, так называемым странам-победителям. Коэффициент потребительства этих стран или, если быть точными, глобальных стран-паразитов, значительно больше единицы. Такие государства вносят минимальный вклад в мировой баланс, почти ничего не производя, и гораздо больше благ и ресурсов потребляя.
Нетрудно заметить, что положение России в мировом балансе оставляет желать лучшего. Коэффициент потребительства в нашем государстве намного меньше единицы. Иными словами, мы в разы больше продукции производим и отдаем в пользу мирового сообщества, чем потребляем в самой России.
В холодной войне также прослеживается некая концепция гибридной войны. Ее итог продемонстрировал, что ведение «горячей» войны вовсе не обязательно для достижения целей, которые, к примеру, ставил еще Адольф Гитлер. Ему так и не удалось добиться своего, в отличие от Запада. Таким образом, определенно существует явное сходство классической войны, холодной войны и гибридной войны. Общая цель всех этих межгосударственных конфликтов – завладеть благами страны-противника, победить его и сделать управляемым.
Что мы наблюдаем сегодня?
В настоящее время происходит все то, что происходило многие годы российской истории. Если перефразировать русского классика Аксакова И. С., то можно сказать, что, если поднимается вопрос о властолюбии и желании России начать войну, то нужно понимать: какая-то из западных или западно-европейских стран готовится бессовестно захватить чью-либо чужую землю.
Сегодня очевидно, что термин «гибридная война» используется против нашей страны. Очевидно также, что данный термин был введен в употребление и окружен всеобщим вниманием для того, чтобы выставить Россию, как агрессора, разжигающего войну. Однако под прикрытием всего этого «политического тумана» происходят совершенно аналогичные действия со стороны западных стран. Может показаться, что ни американцы, ни англичане не участвуют в войне, но на территории Украины неустанно присутствуют военные инструкторы, различные «частные» армии и т.п. Они как бы не воюют, однако в войне принимают непосредственное участие.
На фоне нынешних событий становится актуальным говорить, что западными государствами запланирована и входит в свою начальную стадию гибридная война против России. Происходит всестороннее давление на наше государство, неявное вовлечение в международный конфликт, агрессивное целенаправленное воздействие на экономическое и социальное равновесие.
Сопротивление западной провокации
Достаточно легко понять, какими способами готовится гибридная война НАТО против России. Вникнув в суть данного термина, мы можем наблюдать подготовительные работы повсеместно. Проводятся тренинги, апробации, копятся ресурсы, внутри нашей страны выращиваются соответствующие инфраструктуры.
Подводя итог, можно сделать вывод, что гибридная война является современной эволюционировавшей формой войны. Перечень новейших форм войны, надиктованных Западом, можно также дополнить кибервойной, сетевой, информационной, когнитивной войной, войной на 1-ой фазе в Ираке, дистантной войной, развернувшейся в Югославии.
Но вот что удивительно и поразительно. Если мы прочитаем совершенно свежие государственные документы, разработанные и принятые уже в 2014 году нашим правительством, то ни в «Стратегии национальной безопасности РФ», ни в «Военной доктрине РФ», ни в «Концепции внешней политики РФ» мы не найдем ни одного употребления или расшифровки понятий всех этих войн, в том числе гибридной. Что здесь можно сказать? Остается только подтвердить свои соображения об истоках подобных терминов и целях их использования.
Конечно, гибридная война с недавних пор стала реальностью, четко и уверенно обозначившей свои контуры, мощь влияния и эффективность которой, значительно превышают те же характеристики войны в традиционном понимании. Начальник Генштаба Вооруженных сил РФ генерал армии Герасимов, говоря о гибридной войне, считает ее превосходящей любые военные средства, используемые в процессе реальных военных действий. Поэтому приоритетным направлением в деле укрепления гражданской сознательности является понимание методов и способов ее ведения. Сегодня каждый из нас должен встать на защиту собственного будущего, делать все возможное для сохранения нашей страны, как целостного, суверенного государства, правильно расценивать и спокойно реагировать на все провокации, идущие с Запада.
Важно объективно воспринимать сложившуюся ситуацию, рассматривать любое социальное и экономическое явление в первую очередь с позиции гражданина России, которому небезразлична судьба его великой Родины.
Русская гибридная война и другие темные искусства
После аннексии Крыма Россией гибридная война стала на Западе разговорной краткой формой описания хитрых способов ведения войны Москвой. Если за последние два года вы узнали что-то новое о России, так это то, что она использует гибридную войну, опасное кремлевское нововведение, с которым Запад должен научиться бороться. За два коротких года это слово изменилось от описания того, как Москва вела войну на Украине, до включения всех различных элементов российского влияния и национальной мощи.Термин продолжает развиваться, порождая итерации, подобные «многовекторной гибридной войне» в Европе. Гибридная война стала Франкенштейном в области военного анализа России; он зажил собственной жизнью, и нет очевидного способа сдержать его.
Пытаясь отделить гибридную войну от классических наборов обычных или нерегулярных войн, я предпочитаю использовать определение Фрэнка Хоффмана: «адаптированное сочетание обычных вооружений, нерегулярной тактики, терроризма и преступного поведения в одно и то же время и на поле боя для получения политические цели группы.«Есть и другие определения, но вы обнаружите, что они неправильно применяются к анализу российской тактики. К сожалению, что такое российская гибридная война и как она работает, сильно различается в зависимости от того, какую статью, отчет или краткую информацию в PowerPoint вы читаете. Чем больше мы говорим об этом, тем меньше мы понимаем его как полезную концепцию или основу для анализа действий России.
Что плохого в небольшой гибридной войне?
Если вы будете мучить гибридную войну достаточно долго, она вам все расскажет, а мы пытаемся это сделать.В настоящее время этот термин охватывает все виды заметной российской деятельности, от пропаганды до обычных боевых действий, и все, что существует между ними. Что именно делает российская гибридная война и как она работает? Короткий ответ в сообществе наблюдателей за Россией — все. Церковь гибридной войны в России имеет широкий и влиятельный круг последователей в наши дни, но не находит приверженцев среди экспертов, изучающих российскую армию. Для этого есть причина: многие не верят, что он существует, как описано. Я не первый, кто указывает на проблемы с применением этой линзы к российской тактике, и я критиковал ее в других местах, но в этой статье я надеюсь предложить свежий взгляд на то, почему истеблишмент национальной безопасности продолжает оказывать себе медвежью услугу. думать о России через призму гибридной войны.
Моя цель здесь не в том, чтобы вступать в эзотерические разногласия по поводу военных терминов и определений. Неважно, как мы это называем, если есть общее и полезное понимание предмета. Проблема в том, что благодаря повествованиям о гибридной войне нам не хватает общих знаний о том, как Россия воюет и что происходило на полях сражений на Украине. Без общего понимания фактов Соединенные Штаты не могут надеяться на успешное противодействие или сдерживание Москвы где-либо еще.Одно дело, если бы такие понятия доминировали в мире ученых мужей, но ссылки на темные гибридные искусства России пронизывают разговоры как среди политиков США, так и среди ведущих генералов. Я ничего не имею против гибридной войны как концепции, но в случае с Россией она стала скорее препятствием, чем средством поддержки для лиц, принимающих решения, и военного руководства.
Виноват Валерий Герасимов
Первым виноват в этом начальник Генерального штаба России Валерий Герасимов и его часто цитируемая статья в ВПК, опубликованная в конце февраля 2013 года под заголовком «Ценность науки в прогнозировании», в которой излагается то, что он называет « нелинейная война.Точнее говоря, проблема заключалась не в его статье, а в ее интерпретации в западных кругах. Эта публикация нанесла западному анализу российской военной мысли больше вреда, чем любая операция обмана. Предполагалось, что это был план российского военного мышления и доктрины, «Доктрина Герасимова», если хотите (как некоторые буквально называют это). Мало того, что было слишком удобно полагать, что всего за несколько месяцев работы Герасимов написал Розеттский камень для российского военного мышления, но еще более озадачивала мысль о том, что в течение года российский Генеральный штаб убрал этот сборник наблюдений. PowerPoint и в блестящую кампанию гибридной войны на Украине.
Чарльз К. Бартлс в своей статье «Как правильно Герасимова» опубликовал один из лучших исправлений этого заблуждения. Он пишет:
Независимо от того, по какой причине была опубликована статья, важно помнить, что Герасимов просто объясняет свой взгляд на оперативную обстановку и характер будущей войны, а не предлагает новый российский способ ведения войны или военную доктрину. …
Действительно, Герасимов потратил большую часть этого трактата на нелинейную войну, исследуя, как Запад ведет войну, основываясь не столько на традиционных вторжениях, как в Ираке в 2003 году, сколько на интервенции 2011 года в Ливии, событиях Арабской весны и революции »в ближнем зарубежье России.По его мнению, Запад впервые применил косвенные подходы к ведению войны, используя политическую подрывную деятельность, пропаганду и социальные сети наряду с экономическими мерами, такими как санкции. С его точки зрения, гуманитарные интервенции, использование западных спецподразделений, финансирование демократических движений и размещение наемников и доверенных лиц — все это черты американской доктрины непрямого ведения войны. Если бы только мы были так хороши. Российское руководство заметно заговорщицки в своих взглядах на участие США за рубежом, но, по крайней мере, Вашингтон оказал им услугу, приписав им столь же нереалистичную доктрину.
Герасимов отметил, что соотношение невоенных и военных мер в современном конфликте составляет четыре к одному, но он говорил о том, как Запад формирует поле битвы до интервенции, не предполагая, что Россия должна сделать то же самое. Это была не разработанная доктрина, а определение элементов, которые нужно было преследовать, и возможностей для развития. Герасимов завершил свои мысли, объяснив, что «каждая война — это уникальный случай, требующий установления определенной логики, а не применения какого-то шаблона.К сожалению, его мышление было обработано как буфет, с оговорками или неудобными заявлениями, проигнорированными с целью построения повествования о российской гибридной войне, в которой его статья играет основополагающую роль. Благодаря бесчисленному количеству презентаций о гибридной войне многие видели знаменитую диаграмму Герасимова, в которой очерчены фазы нелинейной войны, но гораздо меньше, похоже, прочитали или поняли его статью.
Прошлое как будущее
Затерянный во множестве интерпретаций сочинений Герасимова о нелинейной войне было более заметное наблюдение, которое он сделал об отсутствии определенного промежутка между войной и миром:
В 21 веке мы наблюдаем тенденцию к стиранию границ между состояниями войны и мира.Войны больше не объявляются и, начавшись, продолжаются по незнакомому шаблону.
Здесь история, кажется, проходит полный круг, потому что в первые дни холодной войны Джордж Ф. Кеннан выдвинул аналогичный аргумент в своей записке 1948 года об организации политической войны:
Однако нам мешает популярная приверженность концепции фундаментального различия между миром и войной, склонность рассматривать войну как своего рода спортивное соревнование вне всякого политического контекста.…
Описание Герасимовым различных невоенных средств, используемых Западом в рамках нелинейной войны, поразительно похоже на определение открытой и скрытой политической войны, данное Кеннаном в то время. Он написал:
[Политическая война] — это использование всех средств, находящихся в распоряжении нации, за исключением войны, для достижения ее национальных целей. … Они варьируются от таких явных действий, как политические союзы, экономические меры и «белая» пропаганда, до таких тайных операций, как поддержка «дружественных» иностранных элементов, «черная» психологическая война и даже поощрение подпольного сопротивления во враждебных государствах.
В конце 1940-х Кеннан пытался обрисовать в общих чертах, как Соединенные Штаты должны работать, чтобы противостоять агрессивной советской политической войне, путем организации и институционализации своей собственной. Его определение политической войны, как писал Фрэнк Хоффман, не без проблем, хотя его поддерживают такие известные люди, как Макс Бут. Моя цель — не перефразировать эту конкретную дискуссию, а указать, что статья Герасимова менее полна оригинальных идей и больше иронии, оплакивая успех предполагаемой западной нелинейной войны.Операционная среда Герасимова очень похожа на Америку конца 1940-х годов, столкнувшуюся с советскими уловками.
Нелинейная война — это не русская гибридная война. Это смесь интеллектуальных течений среди российских военачальников и их реакции на то, как они относятся к операциям НАТО. Если бы у русского мышления здесь был родственник, это была бы китайская концепция неограниченной войны, которая рекомендует использовать закон, экономическую войну и сетевую войну, а также терроризм против противника.Российская концепция невоенной конфронтации и степени, в которой конфликт существует в мирное время, намного ближе к работе Кеннана, упомянутой выше. В конечном счете, Герасимов не пытался внедрить доктрину нелинейной войны или гибридной войны в истеблишмент национальной безопасности России, а скорее надеялся, что они поймут проблемы, создаваемые нынешней операционной средой, как он ее видел, и начнут находить ответы. Конечно, если бы Герасимов просто дословно скопировал язык Кеннана, некоторые из нас все равно могли бы объявить содержание новомодной российской доктрины.
Не очень гибридная война на Украине
Имея в виду вышеупомянутое определение гибридной войны, где именно мы можем найти попытки России использовать гибридный подход в Украине? Конечно, не во время аннексии Крыма, которая была классической секретной операцией, чтобы обеспечить обычное вторжение — головным элементом была 810-я бригада морской пехоты России, уже базирующаяся в Крыму в составе Черноморского флота. Были некоторые нестандартные аспекты, такие как элемент информационной войны и цирк несущественных вспомогательных сил, но какое измеримое значение они имели в отношении развертывания Россией сил специального назначения, элитной пехоты и обычных вооружений?
Когда в феврале 2014 года члены 810-й морской пехотной бригады в Крыму сняли нашивки и двинулись захватить ключевые дороги на полуострове, они не стали «гибридными воинами».«Это была просто морская пехота без нашивок. Есть ли что-то гибридное в использовании спецназа при поддержке элитной пехоты для подготовки боевого пространства к обычному вторжению? Это стандартная практика для вооруженных сил во всем мире, в том числе и в Соединенных Штатах. Если российский ракетный крейсер опустит флаг, станет ли он гибридным крейсером, готовым участвовать в новой форме морской гибридной войны? Конечно, нет. В случае с Крымом просто не так уж много гибридных войн.
Между тем, конфликт на востоке Украины начался в феврале 2014 года с политической войны в духе писаний Кеннана, а не гибридной войны, и без применения силы. Многие могут вспомнить боевые действия позже в том же году, но мало кто помнит их начало, потому что в то время внимание было приковано к событиям в Крыму. В конце февраля — начале марта 2014 года Россия вместе с влиятельными украинскими олигархами в восточных регионах использовала свое влияние для мобилизации протестов и продвижения тех, кто находится на периферии украинской политики.На протяжении всего конфликта Москва пыталась запугать правительство Украины, чтобы оно согласилось на схему федерализации, которая нейтрализует ее способность двигаться в более западном направлении и приведет к фактическому политическому разделу Украины по регионам. Все дело было дешевой политической войной и сделано в спешке.
Когда Украина арестовала самопровозглашенных губернаторов и мэров Донецкой и Луганской Народных Республик (а также Харьковской Народной Республики, которая так и не заработала), Россия перешла к прямым действиям в середине апреля 2014 года, поддерживая нерегулярные войны с военизированными формированиями (некоторые из них возглавляли Игорь Гиркин из Крыма), местные рекруты и отряд наемников, а также множество перебежчиков из собственных служб безопасности Украины.Это было продуктом российской разведки и сговора с местными корыстными интересами, а не крупными отрядами спецназа или гибридных воинов.
Лишь в конце мая, когда нерегулярные военные действия натолкнулись на слишком сильное сопротивление со стороны добровольческих батальонов и вооруженных сил Украины, мы начали замечать, что Россия поддерживает гибридный подход. Здесь я имею в виду внедрение высококлассных обычных вооружений и смешивание российских подразделений вместе с отдельными российскими солдатами в составе сепаратистских сил.Следует иметь в виду, что это была третья попытка России заставить украинское руководство уступить ее политическим требованиям. Сдвиг очевиден, начиная с первого сражения за аэропорт Донецка, где мы можем определить, что может считаться гибридной войной на Украине, период конфликта, который длится примерно три месяца. В ходе боя в тот день большинство жертв, понесенных российскими добровольцами, которые недавно прибыли к сепаратистам, были не из украинской армии, а из-за дружественного огня союзных наемников из батальона Восток: не лучший дебют для российской гибридной войны на Украине. .
К 24 августа гибридный подход явно потерпел неудачу в русле предыдущих попыток. Москва обменяла это на обычное вторжение регулярных российских войск, которого она пыталась избежать. Вторжение в августе 2014 года ознаменовало переход к обычной войне как решающий подход, но с ограниченными политическими и территориальными целями. Российские войска нанесли поражение украинской армии в полевых условиях, но, что более важно, они продемонстрировали неэффективность гибридного подхода в достижении политических целей.В последующие месяцы гибридные подходы не исчезли с поля боя, но они не имели большого значения по сравнению с обычными силами России.
Если в России не будет гибридов, что тогда?
Украину определили крупнокалиберная артиллерия, системы РСЗО и танки; не инновационные гибридные подходы. После обзора мы должны представить Украину в качестве примера неспособности гибридной войны достичь желаемых политических целей. Если этого нельзя было достичь там, учитывая политическую и военную слабость страны в то время, почему мы думаем, что Москва может добиться успеха в другом месте? Есть ли пример использования Россией чего-либо, кроме обычной войны, для успешного достижения своих политических целей, будь то Чечня, Грузия, Украина или Сирия?
Мифология российской гибридной войны резко контрастирует с историческим послужным списком того, как Россия использует военную мощь для достижения желаемых политических целей внутри страны и за рубежом.Проще говоря, у России лучше всего получается обычная война, и если конфликт не начинается таким образом, он всегда так и заканчивается. Анализируя наличие гибридных подходов в этом конфликте, Запад в широком смысле путает деятельность России с достижениями. Давайте меньше говорить о том, что пытается сделать Россия, и больше о том, как Россия побеждает.
Вместо того, чтобы преуспеть в гибридной войне, Россия разочаровалась и снова полезла в ящик инструментов для обычного молота. С тех пор российские инструкторы начали преобразовывать вспомогательные подразделения сепаратистов в регулярную армию, организованную как типичные обычные силы, в то время как регулярные российские подразделения менялись, чтобы стать силами быстрого реагирования по мере необходимости.То, что мы называем гибридной войной на Украине, — гораздо менее захватывающая, но более эффективная миссия по обучению и оснащению по созданию одноразовых обычных вооруженных сил, аналогичных российской армии. Сегодняшняя структура сепаратистских сил свидетельствует о вердикте России о том, насколько хорошо сработала ее кампания гибридной войны. Лидеры России преодолели шумиху о том, на что способна гибридная война, и мы должны тоже.
Гибридная война комитетом
НАТО использует наиболее запутанный подход к российской гибридной войне в официальных документах, выступлениях и учениях.Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг сделал много заявлений по этому поводу, но одна речь в 2015 году демонстрирует проблему. Он сказал:
Россия использовала марионеточных солдат, спецназ без опознавательных знаков, запугивание и пропаганду, чтобы создать густой туман замешательства; скрыть его истинное предназначение в Украине; и попытаться отрицать это. Так что НАТО должна быть готова иметь дело со всеми аспектами этой новой реальности, откуда бы они ни исходили. А это означает, что мы должны внимательно следить за тем, как мы готовимся; сдерживать; и при необходимости защищаться от гибридной войны.
Действительно ли русская тактика кого-нибудь смутила? Отмечены ли обычно спецподразделения при участии в боевых действиях? Украина пострадала от двухлетней неразберихи или от обычного военного поражения?
Stoltenberg продолжение:
С одной стороны, и то, и другое. Нам нужны классические обычные вооруженные силы. Гибрид — это сокращение времени предупреждения. Это об обмане. Речь идет о сочетании военных и невоенных средств. Поэтому мы должны уметь быстро и быстро реагировать.И поэтому, когда мы повышаем боеготовность и готовность наших сил, это также является ответом на гибридную угрозу.
Он добавил, что киберпространство является ключевым средством противодействия гибридной войне. Но является ли обман гибридным или это не важный элемент обычных вооруженных сил с незапамятных времен? Представление НАТО о гибридной войне столь же ясно, как грязь, обозначает почти весь спектр деятельности в военной и невоенной сфере, определение и стратегия, которые читаются как продукт комитета.
Альянс увеличил количество учений и тренировок, но если первая миссия заключается в противодействии российской гибридной войне в Европе, что, по всей видимости, и есть все, тогда у нас есть реальная проблема, потому что Россия тратит свое время в основном на обучение ведению обычной войны, часто моделируя эскалацию до ядерный конфликт. Шведский FOI, один из лучших аналитических центров по защите России, недавно провел оценку российских военных учений в период 2011–2014 годов. Отчет поучительный.Йохан Норберг пришел к выводу, что российские вооруженные силы «проводят интенсивные учения, готовясь к ведению крупных наземных операций, часто перерастающих в обмен ядерными ударами». Россия не занимается практикой «гибридной войны» на учениях, вместо этого она затачивает те же самые обычные и ядерные копья, на которые полагался Советский Союз.
То, что Россия делает упор на войну с применением обычных вооружений и ядерную войну, также не означает, что ее вооруженные силы — это двойная уловка. Москва использует отрицание и обман, или маскировка , как часть своих обычных операций.Их тоже часто называют одним из мрачных гибридных искусств Москвы. Не верьте мистике. Маскировка как минимум ровесница Сунь-Цзы. Россия может полагаться на обычную огневую мощь для выполнения своей работы, но это не значит, что здесь нет никакой хитрости или уловки. Я не хочу игнорировать секретные и разведывательные возможности России, такие как спецназ КСО или агенты ГРУ за границей. Москва продолжит совершенствовать свою способность вести политическую войну, которая не дала результатов на востоке Украины, и извлекать из Крыма ценные уроки по использованию спецназа: но они еще не превратились в успешную доктрину.
Хорошая новость заключается в том, что российская военная мысль также начинает страдать от ошибки гибридной войны. Недавно Валерий Герасимов выступил перед группой экспертов Российской академии военных наук (АВН), назвав спонсируемые Западом «цветные революции» гибридной войной и предложив создать рабочую группу для создания российской «мягкой силы», которая противодействует упомянутым революциям. с гибридными техниками. Как и в случае с западной гибридной войной, можно вести только гибридную войну с Россией.
Да, здесь мы имеем дело с парадоксом полной гибридной войны.Генеральный штаб России считает, что они отстают от гибридной войны, которую ведет Запад, который, в свою очередь, считает, что он отстает от российской тактики гибридной войны. По словам Роджера Макдермотта, «обращение Герасимова к AVN подтверждает отсутствие российской гибридной доктрины или подхода к войне как такового». С другой стороны, Россия может в конечном итоге придумать доктрину гибридной войны, о которой мы беспокоились два года — возможно, все наши крики убедили их в том, что этого стоит придерживаться.
Неужели 2016 год — это год, когда мы опомнились?
Сегодняшний разговор об использовании Россией гибридной войны превратился в разговор о чем-то более загадочном, похожем на черную магию.Обобщения о «российской гибридной войне» не только бесполезны, но и становятся клише. Артур Кларк однажды сказал нам, что «любая достаточно продвинутая технология неотличима от магии», однако российская гибридная война вряд ли соответствует такому описанию. Многие, включая самого Фрэнка Хоффмана, указали, что гибридные подходы не новы, но, возможно, так же стары, как сама война. Если это так, то что же делает гибридную войну России такой примечательной? Если это не изобретательно или новаторски, тогда почему шумиха?
Высокотехнологичная, а не гибридная война — вот в чем проблема Америки и НАТО в отношениях с Россией.У Соединенных Штатов в течение долгого времени не было противника с равными возможностями и хитростью. Определенно, не так уж и много динамики эскалации, с которой можно было бы справиться с Исламским государством или Талибаном. Серьезные разговоры о России вращаются вокруг обычных вызовов, таких как радиоэлектронная война, противолодочная война и запрет доступа / запрета на территорию. Запад терроризирует себя призраками гибридной войны до такой степени, что ее следует квалифицировать как одну из лучших операций по дезинформации в истории, даже если она была полностью непреднамеренной.Проблема особенно остро стоит для европейских союзников, которые переживают современную версию «красной паники» Америки 1940-х и 50-х годов. Когда-нибудь мы можем оглянуться на это время в Европе и называть его паникой гибридной войны. Влияние и подрывная деятельность России реальны на большей части территории Европы, но разжигание страха перед этой мистической гибридной войной привело к тому, что европейские официальные лица стали замечать агентов Кремля за каждым углом.
По отдельности, западные страны осведомлены о степени политического влияния России в своих странах; но коллективно Запад предпочел говорить в нарративах и рисовать карикатуру на то, как Москва использует свои инструменты национальной власти.Это понятно как часть усилий, направленных на то, чтобы мотивировать НАТО, повысить осведомленность альянса и успокоить уязвимых членов. Не стану отрицать, что гибридная война помогает пасти кошек. Мы все можем отреагировать на то, чтобы заставить европейцев более серьезно относиться к европейской безопасности, но гибридная война все больше звучит для них как оправдание, чтобы не тратить деньги на высокотехнологичные обычные вооружения. Гораздо дешевле говорить о борьбе с российской пропагандой, чем покупать артиллерию. Однако в какой-то момент нам придется прекратить тяжелое дыхание гибридной войны и начать отделять реальность от повествования.Может, это тот год.
Фридрих Великий много веков назад сказал, что «тот, кто защищает все, не защищает ничего». Мы тратим слишком много времени на погоню за гибридными призраками, запутывая себя и распределяя усилия. В Вашингтоне российская гибридная война стала воплощением предупреждения Фредерика о защите всего; в то время как в Европе они везде стремятся защищаться от Москвы. Если Запад хочет разработать политическую и военную стратегию, касающуюся России, он должен начать с уничтожения плохих нарративов и искаженного анализа: российская гибридная война должна быть первой в этом списке.
Майкл Кофман — аналитик CNA Corporation и научный сотрудник Института Кеннана при Центре Вильсона. Ранее он работал менеджером программы в Национальном университете обороны. Высказанные здесь взгляды являются его собственными.
Фото: kremlin.ru
Что означает гибридная война для безопасности на море?
С тех пор, как Франк Хоффман ввел термин «гибридная война» в 2007 году, 1 были написаны многочисленные статьи и книги на эту тему с точки зрения военных исследований и международных отношений. 2 Тем не менее, существующая юридическая литература до сих пор не сосредотачивалась на проблемах, которые гибридная война создает для мирового порядка. Один из основных пробелов в нынешних исследованиях заключается в отсутствии четкого понимания того, как морское право действует в гибридной войне. 3
Главный вопрос заключается в том, как морское право может способствовать обеспечению верховенства закона на основных морских маршрутах, затронутых гибридной войной? Другая фундаментальная проблема исследования заключается в двусмысленности того, чем гибридная военно-морская война или конфликт отличается — если вообще отличается — от традиционных концепций морской войны или правоохранительных операций.Последствия гибридной войны для управления океаном заслуживают изучения, а также полезность концепции гибридной войны для оценки (или) законности действий агрессора в морской сфере.
Гибридная война как вызов правам судоходства
Средства гибридной морской войны включают использование огнестрельного оружия и взрывчатых веществ, аресты судов, кибератаки, угрозы силой, экономическое принуждение и серые морские сети, и это лишь некоторые из них. 4 Сфера его применения может также включать промышленные проекты, которые вызывают разрушение окружающей среды и представляют угрозу безопасности в морской сфере. Известные примеры включают строительство моста через Керченский пролив в Черном море, подземных трубопроводов Nord Stream в Балтийском море и искусственных островов в Южно-Китайском море, которые якобы наносят ущерб морской среде и вызывают протесты прибрежных государств. пострадали от этих строительных работ.
Прибрежные государства могут воспринимать такие промышленные проекты в прилегающих водах как угрозу своей национальной безопасности.Например, министр обороны Финляндии сослался на опасения, которые в значительной степени разделяются с соседними странами Балтии, по поводу того, что Россия может использовать свои вооруженные силы во время конфликтной ситуации для контроля над трубопроводом Nord Stream, который пересекает морские зоны Финляндии, Швеции и Дании. 5 Украина испытывает аналогичные опасения в отношении моста через Керченский пролив и большую часть международного сообщества в отношении искусственных островов в Южно-Китайском море. Эти проекты также создали новые проблемы для прав судоходства в соответствующих морских районах и, таким образом, для стабильности морского права.
В 2018 году объем морской торговли превысил 11 миллиардов тонн, что составляет примерно 90 процентов мировой торговли. 6 Гибридная война является препятствием для навигации на важных морских маршрутах и оказывает негативное влияние на стабильность мировой торговли. В частности, такие вызовы правам судоходства идут вразрез со стратегическими интересами морской безопасности Европейского Союза (ЕС) и его государств-членов, которые заключаются в «[t] он сохранении свободы судоходства, защите глобальной цепочки поставок ЕС. а в морской торговле — право мирного и транзитного прохода судов и безопасность их экипажа и пассажиров.” 7 Соединенные Штаты разделяют эти интересы и, во исполнение этих целей, используют программу свободы судоходства для защиты прав судоходства. На примере операций по свободе судоходства, проводимых в Южно-Китайском море, это в первую очередь вызвало напряженность в отношениях с Китаем. Точно так же военные корабли Соединенных Штатов неоднократно сталкивались с опасными приближениями судов иранского военно-морского флота в Персидском заливе и российских военных кораблей и самолетов в Балтийском море.
Россия, Китай и Иран — три государства, которые в первую очередь связаны с применением методов гибридного конфликта. 8 Они также являются важными субъектами морского права, чьи морские районы включают или находятся вблизи стратегических водных путей.
По оценкам, количество пересечений через Южно-Китайское море составляет более половины вместимости мирового торгового флота, 9 , а Балтийское море — это район, где перевозится примерно 15 процентов мировых грузов. 10 Балтийское море, Южно-Китайское море, Ормузский пролив и Черное море также являются стратегически важными маршрутами для транспортировки нефти и газа. 11 Балтийское море, которое уже активно используется для экспорта российской нефти, также должно стать крупнейшим маршрутом транспортировки российского природного газа в Европу, затмевая основной альтернативный транзитный маршрут в Украине. 12 Черное море, обладающее такими же запасами природного газа, как и Северное море, используется Россией в качестве одного из основных маршрутов транспортировки нефти, а также через него проходят многие подземные трубопроводы. 13 Кроме того, Ормузский пролив является одним из основных глобальных узких мест для транспортировки нефти.Примерно пятая часть мирового экспорта нефти идет через Ормузский пролив. 14
Стратегическое значение этих морских регионов показывает, насколько важно поддерживать верховенство закона и защищать права прохода в них. Однако эти морские регионы также являются районами, где стабильность судоходства в настоящее время находится под давлением из-за смещения соображений безопасности прибрежных государств и методов гибридного конфликта. Иностранные корабли, которые проходили через важные узкие места морской торговли, в последнее время неоднократно подвергались применению силы или принуждению со стороны некоторых прибрежных государств.Яркие примеры включают инцидент в Керченском проливе 25 ноября 2018 г. и инциденты в Ормузском проливе летом 2019 г.
Региональные примеры серых зон в морском гибридном конфликте
Серую зону в гибридной войне можно понимать как пространство, за исключением четко обозначенных военных действий, в котором агрессор создает достаточно неопределенности для достижения своих стратегических целей, не вступая в открытое наступление. 15 Во время инцидента в Керченском проливе в ноябре 2018 года Россия, возможно, использовала правовую неопределенность, действуя в серой зоне, чтобы усложнить принятие решений другими государствами.Он захватил три украинских военно-морских корабля, в том числе два военных корабля, и арестовал их команду, когда они входили в Керченский пролив на свободе судоходства. В контексте аннексии Крыма и вооруженного конфликта на востоке Украины этот инцидент поднял вопрос о том, следует ли рассматривать действия России в Керченском проливе как предпринятые в правовых рамках международного гуманитарного права. 16 Другими словами, не совсем ясно, в какой степени морское право применяется в гибридных войнах или конфликтах.Это переплетается с вопросом о том, следует ли применять право ведения войны на море или правовые рамки правоохранительной деятельности в так называемых серых зонах для оценки законности применения силы прибрежным государством или прямого принуждения на море.
В случае инцидента в Керченском проливе Россия действовала открыто, используя суда береговой охраны. Напротив, в атаках на два нефтеналивных танкера на подходах к Ормузскому проливу летом 2019 года агрессор применил секретную операцию.В контексте Южно-Китайского моря деятельность Китая в серой зоне якобы включает оба элемента, такие как использование правоохранительных органов и морской милиции в эскалационной манере для сдерживания использования природных ресурсов другими государствами. 17
Широко признано, что права прохода иностранных судов и самолетов находятся в центре напряженности между Китаем и государствами-пользователями навигационных маршрутов в Южно-Китайском море. 18 Напротив, практика России в отношении прав прохода кораблей и самолетов в, над и вблизи ее морских районов в Балтийском море (например, восточная часть Финского залива и прилегающая к Калининградскому анклаву) в значительной степени остался незамеченным в юридических исследованиях.Неоднократные небезопасные действия российских истребителей против военных кораблей США, вошедших в Балтийское море, вторжения предполагаемых российских подводных лодок в территориальные моря Швеции и Финляндии, а также неоднократные нарушения воздушного пространства Эстонии со стороны российских самолетов — все это заслуживающие внимания примеры. дальнейшее внимание в контексте гибридного конфликта в регионе Балтийского моря. 19
В других случаях напряженность между прибрежными государствами Финского залива оказывала прямое неблагоприятное воздействие на права прохода судов.Например, после беспорядков 2007 года, разгоревшихся среди русскоязычного меньшинства в Таллинне из-за переноса памятника советскому бронзовому солдату, Россия отказалась дать разрешение на пересечение своего территориального моря с правом мирного прохода. торговый корабль Vironia. Она перевозила грузы и пассажиров в восточной части Финского залива между эстонским портом Силламяэ и финским портом Котка. Россия фактически вызвала закрытие паромной переправы.
На практике страны Северной Европы осознают угрозы гибридной войны и активно готовятся противостоять таким вызовам в северном Балтийском регионе. 20 Например, первые крупномасштабные учения Объединенного экспедиционного корпуса под руководством Соединенного Королевства были направлены на противодействие угрозам, исходящим от гипотетической гибридной войны в Эстонии, включая ее морские владения. 21 Точно так же министр обороны Финляндии предостерег от возможности того, что демилитаризованные Аландские острова превратятся в театр военных действий так называемыми маленькими зелеными человечками в случае, если иностранное государство желает нарушить нормы международного права. 22
Войны идей: гибридная война, политическое вмешательство и дезинформация — Новые взгляды на общую безопасность: следующие 70 лет НАТО — Карнеги-Европа
Содержание
Введение
Успех НАТО как организации коллективной обороны заключается в ее способности сплотить двадцать девять государств-членов для защиты любого из них. Сплоченность — это то, что делает альянс сильным и уникальным, но его трудно поддерживать изо дня в день под постоянным давлением противников.
Один из полезных способов измерения сплоченности — это финансовые показатели. Несмотря на обещание внести не менее 2 процентов своего валового внутреннего продукта на оборону к 2024 году, некоторые государства-члены, похоже, не достигнут поставленной цели. Хотя это не доказывает, что союзники расходятся во мнениях относительно характера и серьезности стоящих перед ними угроз, это убедительно свидетельствует о том, что некоторые не полностью согласились с согласованными приоритетами.
Многие факторы подрывают сплоченность НАТО. В эпоху отсутствия единой объединяющей угрозы разные члены неизбежно имеют разные интересы в разных центрах силы и влияния.Союзники также расходятся во мнениях о том, что представляют собой демократические стандарты и надлежащие реакции на конкуренцию с незападными игроками. 1
Йована Марович
Йована Марович — исполнительный директор Politikon Network, аналитического центра, базирующегося в Подгорице; член Консультативной группы по политике «Балканы в Европе»; и член Рабочей группы по главе 23 «Судебная власть и основные права» в рамках переговоров Черногории о вступлении в ЕС.
Отдельные страны должны защищать свою свободу реагировать на призыв о помощи со стороны союзников, устранять уязвимости и пробелы в своих национальных системах и принимать упреждающие меры для снижения рисков. Но альянс как организация может помочь. Это особенно верно, когда дело касается понимания новых угроз единству и реагирования на них. Нет ничего более актуального, чем гибридная война за сердца и умы, которую противники НАТО ведут посредством политического вмешательства и дезинформации.
Проблем на кону
Хотя это и не новое явление, гибридная война широко упоминается в международном дискурсе по крайней мере с 2014 года. Военное вмешательство России в Украину и аннексия Крыма показали, что у НАТО и ее государств-членов не было готовых ответов на возникновение угрозы, направленной на непосредственно на солидарности и сплоченности. Опыт побудил союзников переосмыслить, действовать и быстро адаптироваться, особенно в отношении инструментов защиты, помимо срабатывания статьи 5 учредительного договора НАТО, в которой говорится, что нападение на одного союзника — это нападение на всех.
Гибридная война включает в себя множество действий и включает использование различных инструментов для дестабилизации общества, влияя на принятие решений. Часто используемые инструменты:
- Вмешательство в избирательные процессы: Противник может использовать различные приемы — от проведения кампании через СМИ и социальные сети до обеспечения финансовых ресурсов политической группы, чтобы повлиять на исход выборов в направлении, благоприятствующем политическим интересам противника.
- Дезинформация и ложные новости: Противник может создать параллельную реальность и использовать ложь для разжигания социальной фрагментации. Идея состоит в том, чтобы дезориентировать общественность и затруднить получение правительством общественного одобрения той или иной политики или операции НАТО.
- Кибератаки: Противник может оказать давление на правительства стран НАТО, чтобы они не приходили друг другу на помощь во время кризиса, угрожая разрушительными кибератаками, нацеленными на гражданское население.Примеры включают атаки на сети, управляющие больницами или электроснабжением и водоснабжением. 2
- Атаки дронов: Они похожи на кибератаки, но в более ограниченном масштабе. Противник может использовать дистанционно пилотируемые платформы, чтобы причинять страдания гражданскому населению, нарушая работу аэропортов, санитарных авиалайнеров и полицейских вертолетов. Такие атаки могут также препятствовать военным операциям в воздушном пространстве на ранних этапах конфликта. 3
- Финансовое влияние: Злоумышленник может делать инвестиции, заключать невыгодные сделки по поставкам энергии или предлагать займы, которые в долгосрочной перспективе делают страну уязвимой перед политическим давлением.
Россия — наиболее часто упоминаемый источник гибридных атак, особенно дезинформации, вмешательства в выборы и кибератак. 4 Он и другие государства часто действуют через третьих, негосударственных структур, таких как националистические, криминальные или террористические группы. Это оставляет атакующему государству возможность для отрицания, вводит в заблуждение атакованную страну и может помешать своевременному и адекватному ответу. Большинство гибридных операций на сегодняшний день представляют собой сочетание механизмов, используемых государственными и негосударственными субъектами, и четкую грань между ними провести трудно.
Усилия НАТО по противодействию гибридным угрозам велись на двух уровнях: определение стратегии на наднациональном уровне и оказание помощи странам-мишеням на национальном уровне. Последнее усилие получит импульс, когда новые группы контргибридной поддержки, о которых участники договорились в июле 2018 года, полностью вступят в силу. Объединенное управление разведки и безопасности НАТО отвечает за гибридные исследования и анализ, а Управление общественной дипломатии отслеживает дезинформацию с помощью онлайн-инструментов.Рабочая группа по новым вызовам безопасности, созданная в 2012 году, ставит перед собой цель выявлять нетрадиционные угрозы и определять их приоритетность.
Поскольку гибридные атаки представляют собой угрозу для Запада в целом, а не только для НАТО, и поскольку они в основном полагаются на невоенные инструменты, альянс укрепляет свое сотрудничество с Европейским союзом (ЕС). Одним из полезных инструментов, доступных для обеих организаций, является совместный Европейский центр передового опыта по противодействию гибридным угрозам, созданный в Хельсинки в апреле 2017 года.
Рекомендации
НАТО может и должна делать больше для противодействия гибридным угрозам, следуя проверенной стратегии подготовки, сдерживания и защиты. 5
Повышение устойчивости путем укрепления демократии
Первая, самоочевидная рекомендация — отказывать злоумышленникам в возможностях, которые они используют для гибридных атак. Чем стабильнее политическая система и экономика стран НАТО, тем менее подходящую почву они представляют для гибридных угроз. Правительству, пользующемуся доверием, популярному и пользующемуся доверием, будет легче заручиться поддержкой избранного им курса действий в НАТО, чем правительствам других стран, и оно сможет лучше противостоять дезинформации и другим формам вмешательства и шантажа. 6
Страны Западных Балкан кажутся особенно уязвимыми, поскольку их граждане, как правило, не доверяют властям и не верят, что их судебные системы действительно независимы. Согласно опросам общественного мнения 70 процентов респондентов заявили, что закон не распространяется на всех одинаково. 7 Демократия и доверие пришли в упадок в большинстве западно-балканских стран за последние десять лет, и эта тенденция перекликается с кризисом демократии во всей Европе. 8
Шаги, укрепляющие демократию и экономику, являются наиболее эффективным способом повышения устойчивости к гибридным атакам.Особого внимания заслуживает коррупция. Не все авторитарные и нелиберальные правительства коррумпированы, но большинство из них злоупотребляют доступом к государственным и европейским фондам, чтобы получить конкурентное преимущество перед политическими соперниками. 9 Попав на коррумпированный путь, авторитаристы, по сути, обречены всегда стремиться оставаться у власти, чтобы не подвергнуться судебному преследованию. Это порочный круг, и эта динамика между авторитаризмом и коррупцией не всегда понимается — в том числе руководителями США и ЕС, что плохо служит альянсу.
У НАТО мало инструментов для защиты демократии и борьбы с коррупцией в государствах-членах, но союзники могут сделать больше даже в этих ограниченных рамках. Возможно, годовой отчет о верховенстве закона в государствах-членах, созданный по образцу отчета, предложенного в ЕС, может помочь. 10 НАТО может также ежегодно выделять примеры передовой и плохой практики в государствах-членах и связывать серьезные нарушения закона с приостановлением определенных политических прав. 11 Требование соблюдения демократических стандартов должно существовать как до, так и после присоединения государства к организации.Естественно, альянс должен и дальше способствовать развитию демократии в странах, стремящихся к членству в ЕС и НАТО.
Поделиться передовым опытом
НАТО предоставляет платформу, на которой союзники могут работать над устранением индивидуальных проблем и уязвимостей. Альянс также может помочь выявить конкретные проблемы, иногда раньше, чем это сделают соответствующие правительства, и может сыграть роль в раннем предупреждении. Это важно, потому что быстрое принятие решений иногда является ключом к успеху в гибридной войне.
Думайте и говорите связно
НАТО решает гибридную задачу, в которой двадцать девять государств-членов сталкиваются с очень разными социально-политическими реалиями и часто используют разные концепции. Единый словарь и стратегия ограничили бы непонимание угроз, улучшили бы сотрудничество и сделали бы обмен извлеченными уроками более эффективным, равно как и соглашение о приоритезации задач и ответственности и общее понимание роли НАТО.
Это очень поможет отдельным странам в создании совместимых и сопоставимых национальных стратегий.Многие из этих стратегий, в том числе стратегия самого молодого члена — Черногории, находятся на ранних стадиях подготовки, но расхождения уже становятся очевидными. Те из них, которые были выполнены — например, Постановление Словении о кибернетической и информационной безопасности 2018 года или Стратегия национальной безопасности Хорватии 2017 года, которая частично посвящена гибридным вызовам, — в значительной степени выбрали разные подходы.
Государства-члены НАТО должны послать единое сообщение внутри и снаружи. Поскольку стратегическая коммуникация — это образ мышления, ее необходимо строить вместе тщательно и фундаментально. 12 Коммуникационная стратегия НАТО должна быть результатом совместных усилий и, следовательно, общим инструментом против всех угроз, а не только гибридных, на всех уровнях.
Объединить силы
Гибридные угрозы действуют в военной и гражданской областях и, следовательно, требуют межсекторального, регионального и международного сотрудничества. Для НАТО сотрудничество с ЕС имеет важное значение, учитывая частичное совпадение членства двух организаций и их различные и взаимодополняющие обязанности.
Теоретически это понимается и отражается в совместных декларациях, но практика отстает. ЕС и НАТО должны принять общую гибридную стратегию. Им также следует создавать совместные группы реагирования, улучшать повседневную координацию и расширять географию работы сайтов, разоблачающих мифы, таких как EUvsDisinfo.eu.
Включая гражданское общество
Возможности аналитических центров или медиа-групп по обнаружению гибридных угроз и защите от них часто превосходят возможности правительств.Специализированные частные веб-сайты, такие как Stopfake.org, лучше справляются с распознаванием дезинформации, чем многие государственные агентства, и часто избавляют правительства от необходимости наращивать собственный потенциал. Однако существует несколько частных инициатив.
В интересах стран НАТО систематически наращивать частный потенциал путем предоставления грантов через альянс и другие международные организации, занимающиеся вопросами безопасности. Финансовая поддержка также должна охватывать анализ, а не только публичную дипломатию.Чем больше НАТО и отдельным союзникам удастся создать сеть экспертов, тем больше они будут сопротивляться гибридным вызовам.
Инвестируйте в журналистику для повышения медиаграмотности
Социальные сети, в том виде, в каком они сейчас управляются и регулируются, слишком легко поддаются распространению дезинформации. Регулирование не входит в компетенцию НАТО, но альянс должен заявить о своем предпочтении разумного законодательства, которое делает социальные сети более невосприимчивыми к злоупотреблениям, улучшая распознавание ложных профилей и ужесточая наказания за разжигание ненависти.
В конечном счете, лучшим средством борьбы с дезинформацией является профессиональная журналистика. В частности, и НАТО, и ее государства-члены должны больше инвестировать в журналистские расследования, чтобы предлагать высококачественные альтернативы ложным новостям.
Исследования показывают, что 70 процентов использования в СМИ термина «гибридные угрозы» неточно. 13 НАТО могла бы помочь укрепить возможности журналистов по надлежащему освещению и мониторингу этого вопроса. Хорошо образованные СМИ — незаменимый партнер в повышении осведомленности общества и обучении граждан тому, как справляться с различными формами гибридного давления.НАТО может помочь, проводя обучение и проводя кампании, которые повышают осведомленность о гибридных вызовах и, таким образом, расширяют возможности местных СМИ в этой области.
Банкноты
1 Николас Бернс, Дуглас Лют и Сет Джонстон, «НАТО в семьдесят: союз в кризисе», Белферский центр науки и международных отношений, Гарвардская школа Кеннеди, февраль 2019 г., https://www.belfercenter.org/ публикация / нато-семьдесят-альянс-кризис.
2 Фрэнк Беккерс, Рик Мессен и Дебора Лаш, «Гибридные конфликты: новая норма», TNO Innovation for Life, декабрь 2018 г.
3 Луиджи Дель Бене, «Гибридное воздействие на воздушное пространство», в «Совместная воздушно-космическая конференция: роль совместной авиации в сдерживании НАТО», Объединенный центр воздушно-силовых конференций, октябрь 2017 г., https: // www. .japcc.org / hybrid-impact-on-the-air-domain /.
4 Намерение Москвы использовать гибридные методы сформулировано в нескольких документах, последними из которых являются Военная доктрина 2014 года, Стратегия национальной безопасности 2015 года и Доктрина информационной безопасности 2015 года.
5 «Ответ НАТО на гибридные угрозы», НАТО, 17 июля 2018 г., https://www.nato.int/cps/en/natohq/topics_156338.htm.
6 Люк Коффи, «Как победить гибридную войну до ее начала», Фонд наследия, январь 2019 г., https://www.heritage.org/defense/commentary/how-defeat-hybrid-warfare-it-starts.
7 «Балканский барометр 2019: исследование общественного мнения», Совет регионального сотрудничества, июль 2019 г., https://www.rcc.int/pubs/89/balkan-barometer-2019-public-opinion-survey.
8 В этом обзоре 180 стран Албания заняла 99 место, Северная Македония и Косово заняли 93 место, Босния и Герцеговина 89, Сербия 87 и Черногория 67. «Индекс восприятия коррупции 2018», Transparency International, 2019, https: // www.transparency.org/cpi2018.
9 Селам Гебрекидан, Мэтт Апуццо и Бенджамин Новак, «Фермеры за деньги: как олигархи и популисты доят ЕС». на миллионы », New York Times , 3 ноября 2019 г., https: // www.nytimes.com/2019/11/03/world/europe/eu-farm-subsidy-hungary.html.
10 Эндрю Реттман, «ЕС предлагает ежегодные отчеты о верховенстве закона», EUobserver , 17 июля 2019 г., https://euobserver.com/justice/145487.
11 Burns et al., «НАТО в семьдесят».
12 «Гибридные угрозы: перспектива стратегических коммуникаций», Центр передового опыта стратегических коммуникаций НАТО, апрель 2019 г., https://www.stratcomcoe.org/hybrid-threats-strategic-communications-perspective.
13 Мурат Калискан и Пол-Александр Крамерс, «Что вы имеете в виду под« гибридной войной »? Контент-анализ освещения в средствах массовой информации концепции гибридной войны », декабрь 2018 г., https://www.researchgate.net/publication/329782285_What_Do_You_Mean_by_Hybrid_Warfare_A_Content_Analysis_on_the_Media_Coverage_of_Hybrid_Wa_Media_Coverage_of_Hybrid_Warload_Concept/
(PDF) Что вы подразумеваете под «гибридной войной»? Контент-анализ освещения в СМИ концепции гибридной войны
для нашей безопасности.Эффективное внедрение комплексного подхода к кризисным ситуациям
требует, чтобы страны, международные организации и неправительственные организации
вносили согласованный вклад. («Темы НАТО:« Комплексный подход »к кризисам»,
2018) Многие аналитики определяют гибридную войну как «комплексный подход к наступлению».
Как заявил генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг на семинаре НАТО по трансформации,
Российская гибридная война может рассматриваться как «темное отражение» всеобъемлющего подхода.
Согласно этому образу мышления, разница между комплексным подходом и гибридной войной
заключается в цели. Комплексный подход направлен на создание или усиление управления
, тогда как гибридная война направлена на его ослабление. Еще один термин, который можно связать
как с гибридной войной, так и с комплексным подходом, — это война полного спектра. Более того, более пристальный взгляд на определения
показывает, что эти термины идентичны по своей сути.
Политическая война, по определению Кеннана, — это использование всех средств под командованием нации
, за исключением войны, в мирное время для достижения своих национальных целей. Инструменты, используемые в политической войне
, не являются кинетическими по своей природе, тогда как гибридная война подразумевает комбинацию
некинетических и обычных военных средств (Robinson et al., 2018). Политическая война
включает в себя все инструменты национальной власти: дипломатические, информационные, военные и экономические.
Однако, в отличие от гибридной войны, особенно военные инструменты имеют нетрадиционные характеристики
, такие как поддержка прокси-сил, предоставление условной военной помощи государству
и т. Д. В этом исследовании гибридная война скорее обозначена как «политическая война», когда автор
подразумевает всю дипломатическую, экономическую, информационную и военную деятельность, за исключением войны, а
, а не комбинацию кинетической и некинетической деятельности.
Нерегулярная война — это жестокая борьба между государственными и негосударственными субъектами за легитимность и влияние
на соответствующее население. Нерегулярная война благоприятствует непрямым и асимметричным подходам
, хотя она может использовать весь спектр военных и других возможностей, чтобы
ослабить силу, влияние и волю противника »(Irregular Warfare Joint Operating
Concept, 2007). отличает нерегулярную войну от других — это фокус ее операций —
релевантного населения — и его стратегическая цель — получение или поддержание контроля или влияния на
и поддержку этого соответствующего населения.Другими словами, основное внимание уделяется легитимности политической власти
контролировать или влиять на соответствующее население. (Оперативная концепция Объединения нерегулярных боевых действий
, 2007 г.) В соответствии с Директивой Министерства обороны США № 3000.07 (от
28 августа 2014 г.) нерегулярные боевые действия включают: «любые соответствующие действия и операции Министерства обороны США, такие как
, как борьба с терроризмом; нетрадиционная война; внешняя внутренняя оборона; противоповстанческая деятельность;
и операции по обеспечению стабильности, которые в контексте нерегулярных боевых действий включают установление или повторное установление порядка в нестабильном государстве или территории »(« Объединенная библиотека специальных операций
», 2018).
Нетрадиционные войны — это широкий спектр военных и полувоенных операций,
, как правило, длительных, преимущественно проводимых через, с участием или силами коренных народов или
суррогатных сил, которые организованы, обучены, оснащены, поддерживаются и руководятся различными
градуса от внешнего источника. Он включает, помимо прочего, партизанскую войну, подрывную деятельность, саботаж
, разведывательную деятельность и нетрадиционное вспомогательное восстановление (Совместная публикация 1-
02, 2001).Нетрадиционная война состоит из действий, проводимых для того, чтобы дать возможность движению или повстанцам сопротивления
принуждать, разрушать или свергать правительство или оккупирующую державу
, действуя через подпольные, вспомогательные и партизанские силы или с их помощью в запрещенной зоне.
Нетрадиционные войны — одно из пяти основных направлений деятельности, определенных в разделе «Нерегулярные войны
» («Объединенная библиотека Университета специальных операций», 2018).
Подрывная война: подрывная деятельность — это «действие, направленное на подрыв военной, экономической,
психологической или политической мощи или морального духа режима», согласно Словарю
Министерства обороны США по военным терминам (Совместная публикация 1-02 Словарь терминов Military and Associated Terms,
2001).Это очень похоже на определение нетрадиционной войны. В том же словаре
отмечается, что «любой, кто оказывает помощь, комфорт и моральную поддержку отдельным лицам, группам,
Гибридная война: новое лицо глобальной конкуренции
Его также называют конфликтом «серой зоны», и он почти ежедневно появляется в новостях. Тем не менее, в настоящее время основное внимание в «гибридной войне», в которой используются невоенные средства для достижения военных целей, в основном сосредоточено на тактических методах, таких как кибератаки, кампании фальшивых новостей и шпионаж.
Но понимание стратегического контекста гибридной войны позволяет политическим лидерам и лидерам бизнеса лучше решать эту проблему.
Проще говоря, гибридная война использует возможности, обычно не связанные с войной, для принуждения или подрыва. Такие методы предназначены для того, чтобы отсрочить распознавание того, что нападение происходит, парализовать принятие решений из-за замешательства и удержать жертву от решительных действий из-за отсутствия «законных» военных целей.
Китай, Россия (и, в меньшей степени, Иран и Северная Корея) вступают в борьбу с капиталистическими демократиями и надеются переделать международную политическую, экономическую и торговую системы посредством скоординированных гибридных усилий, которые в основном осуществляются за пределами традиционных вооруженных сил. или дипломатические царства.
Народно-освободительная армия Китая впервые открыто заявила о преимуществах гибридного подхода в своей публикации 1999 года Unrestricted Warfare , в которой предлагается избегать сильных сторон демократии и вместо этого нацеливаться на такие области, как опора на технологии и уважение верховенства закона.
Авторы предложили концепцию, согласно которой «обычные вещи, которые им близки, также могут стать оружием для ведения войны. . . [люди] проснутся и с удивлением обнаружат, что довольно много нежных и добрых вещей начали иметь оскорбительные и смертоносные свойства ».
Цели этих гибридных усилий — подорвать экономическую мощь; подорвать легитимность ключевых институтов, таких как органы управления, академические круги, дипломатические учреждения и средства массовой информации; поощрять социальную рознь; и ослабить связи между странами и международными организациями.
Падение экономической мощи, вероятно, является наиболее важным элементом, и, вероятно, его труднее всего повернуть вспять, как только оно будет достигнуто. Ключевыми целями в этих усилиях являются предприятия, и эта модель была лучше всего описана Джоном Демерсом, помощником генерального прокурора США, как «грабить, копировать и заменять». Ограбьте интеллектуальную собственность американской компании, воспроизведите эту технологию и замените американскую компанию на китайском рынке, а однажды и на мировом », — сказал он на слушаниях в Сенате США в декабре.«Мы не можем терпеть нацию, которая крадет плоды наших умственных способностей».
Гибридная война предназначена для уничтожения государств и компаний, но обычно состоит из большого количества небольших атак, направленных на интеллектуальную собственность иностранного лица.
Во-первых, атакующее правительство работает с партнером из «частного сектора» (но часто государственным или находящимся под влиянием), чтобы определить желаемую интеллектуальную собственность, затем весь спектр государственных шпионских активов задействуется для ее приобретения.
Рекомендуем
Во-вторых, государственные научно-исследовательские ресурсы способствуют быстрой коммерциализации украденной интеллектуальной собственности.Наконец, государство помогает компании-партнеру заменить первоначального производителя ИС сначала внутри Китая, а затем на международных рынках.
Эта помощь может выходить далеко за рамки обычных мер защиты «национального чемпиона» и включать такие элементы, как кибератаки, замедляющие или подрывающие усилия разработчика IP; нормативные или юридические действия, направленные на ослабление позиций на рынке; кампании по подрыву доверия рынка; нарушение цепочек поставок или каналов продаж; и нападения на сотрудников с помощью шантажа или других средств принуждения.
Итак, что можно сделать? Во-первых, мы должны признать это опасной реальностью и интерпретировать отдельные события, которые в противном случае могли бы проявиться как случайные инциденты в более широком и преднамеренном контексте гибридной войны.
Во-вторых, мы должны сосредоточиться на последствиях этих атак, а не на способах их проведения.
В-третьих, корпоративные руководители должны обеспечить информированность своей организации, чтобы индикаторы атаки были быстро распознаны, а хорошо отрепетированный план реагирования и коммуникации был готов.
Противодействие таким угрозам также требует от нас разработки более эффективных механизмов сотрудничества между частным и публичным сектором, установления отношений, которые помогают нам предвидеть, избегать, отражать гибридные атаки или восстанавливаться после них. Мы должны преодолеть зачастую враждебные отношения между бизнесом и государством, чтобы сформировать эффективные и поддерживающие друг друга партнерские отношения.
Глобальная конкурентная среда значительно изменилась: в обозримом будущем гибридная война станет ключевым элементом стратегической среды.Он отличается, но не менее опасен, чем другие конфликты, которые мы пережили.
Авторы книги Unrestricted Warfare дали прозорливое прозрение: «Более доброжелательная война, в которой можно избежать кровопролития, все равно остается войной. Это может изменить жестокий процесс войны, но нет способа изменить суть войны, которая является войной по принуждению, и, следовательно, она также не может изменить ее жестокий исход ».
Скотт Тейт — главный исполнительный директор Alfa Strategy и управляющий директор по военным играм в BlackOps Partners, которые оба сосредоточены на том, чтобы помочь компаниям справиться с гибридной конкуренцией.Ранее он занимал должность начальника отдела Китая и Северо-Восточной Азии в объединенном штабе США
Русская «Гибридная война» | Hurst Publishers
Описание
За последнее десятилетие «гибридная война» стала новым, но неоднозначным термином в академическом, политическом и профессиональном военном лексиконе, призванным предложить своего рода сочетание различных военных и невоенных средств и методов противостояния. Восторженное обсуждение этого понятия было подорвано концептуальной расплывчатостью и политическими манипуляциями, особенно после начала украинского кризиса в начале 2014 года, когда идеи о гибридной войне охватили Россию и Запад, особенно в СМИ.
Западные специалисты в области обороны и политики, анализирующие реакцию России на кризис, быстро подтвердили, что гибридная война является основной стратегией Кремля в XXI веке. Но многие уважаемые российские стратеги и политические обозреватели утверждают, что именно Запад ведет гибридную войну, Гибридная Война , с момента окончания холодной войны.
В этой очень актуальной книге Офер Фридман дает четкое очертание концептуальных дебатов о гибридной войне.Что заставляет российских экспертов говорить о том, что Запад ведет Гибридная Война против России, и что они под этим подразумевают? Почему западные наблюдатели утверждают, что Кремль ведет гибридную войну? И, помимо терминологии, действительно ли это что-то новое?
Обзоры
«Впечатляет. . . хорошо задокументированное, аргументированное и хорошо написанное обсуждение концепций, лежащих в основе того, что считается «гибридной войной». — The Russian Review
«Работа Фридмана возвращает идею гибридной войны в центр научных, военных и политических дебатов.… Обнаружив множество замечательных наблюдений и рекомендаций, эта книга вносит существенный вклад в исследования мира и разрешения конфликтов »- Исследования Европы и Азии
«С созданием этого шедевра имя Фридмана стало одним из самых уважаемых. Его тщательное рассмотрение различных аспектов войны как с западной, так и с российской точки зрения заслуживает похвалы. . . эту книгу необходимо прочитать тем, кто занимается вопросами безопасности »- Small Wars and Insurgencies
«Долгожданное дополнение к развивающейся литературе по [гибридной войне]… Исследование Фридмана представляет собой полезное начало более глубокого исторически ориентированного анализа.’- Анализ обороны и безопасности
«Запад и Россия заявляют, что гибридная война — это подход, используемый другой стороной. Фридман объясняет, как Россия и Запад оказались в такой безумной игре по обвинению в виноватых, в этой увлекательной книге, которая посвящена идее гибридной войны, а не ее практике »- Modern War Institute
‘Краткий, тщательно проработанный, четко написанный и свободный от жаргона. . . [Фридман] привносит нюансы и понимание в область исследования, слишком часто характеризующуюся черной и белой простотой.. . все, кто интересуется международной безопасностью, должны прочитать эту книгу »- Irrussianality Blog
«Тщательное исследование истоков« гибридной войны »и ее политической эволюции в Европе. Читатели могут сделать свои собственные выводы о России как об угрозе, но исследования Фридмана проницательны, а его понимание того, как Кремль видит меняющийся характер войны, является глубоким », — Франк Хоффман, младший научный сотрудник Королевского института объединенных служб
«Эта увлекательная и хорошо проработанная книга помогает преодолеть разрыв между западными и российскими концепциями« гибридной войны »- не для их примирения, а для изучения различий.Работа выявляет основные концептуальные расхождения и, таким образом, помогает объяснить нынешнюю напряженность между Россией и Западом. Это увлекательное и красиво написанное исследование явления, которое затрагивает всех нас », — Ричард Саква, профессор российской и европейской политики Кентского университета и автор книги Frontline Ukraine: Crisis in the Borderlands
«Эта книга привносит столь необходимую глубину, ясность и нюансы в обсуждение российской гибридной войны — темы, которая в последнее время вызывает повышенную озабоченность, и часто упоминается солдатами и государственными деятелями.Нет работ, сопоставимых с этим томом с точки зрения его свободного владения концепцией и связанной с ней литературой, а также противоречиями на английском и русском языках. Хорошо читаемый, проницательный и неизменно проницательный. » — Дэвид Бец, профессор войны в современном мире, факультет военных исследований Королевского колледжа Лондона, автор книги Carnage and Connectivity: Landmarks in the Decase of Обычная военная мощь
«Эта своевременная работа станет классическим введением в исторические и современные формы российской« гибридной войны ».Фридман прекрасно разбирает различия между западной и российской концепциями ». — Эмиль Симпсон, научный сотрудник Гарвардского университета и автор книги « Война с нуля: битва XXI века как политика »
Автор (ы)
Офер Фридман (доктор философии) — преподаватель военных исследований и директор по операциям в Центре стратегических коммуникаций Королевского колледжа Лондона.Его предыдущая книга с Херстом, Russian ‘Hybrid Warfare’: Возрождение и политизация , была выбрана Книгой года Foreign Affairs в 2019 году.
Запросить копию академического экзамена Запросить копию обзора прессыпартнеров, а не доверенных лиц: наращивание потенциала в гибридной войне
Краткие сведения CSIS
27 мая 2020 г.
Выпуск- Партнеры по безопасности работают на передовой сред гибридной войны.
- Соединенным Штатам и их союзникам не хватает последовательного подхода к интеграции партнеров в гражданские конкурентные стратегии против соперников, использующих инструменты гибридной войны.
- Принципиальный подход к выбору и инвестированию в партнеров вместо того, чтобы использовать их в качестве доверенных лиц, повысит стратегические действия и операционную эффективность США и их союзников.
Введение Соединенные Штаты, Канада и их союзники пытаются решить, как лучше всего наращивать потенциал партнеров по безопасности в условиях гибридной войны.В условиях возобновления конкуренции между государствами такие игроки, как Китай, Россия и Иран, все чаще используют инструменты, начиная от дезинформации и кибератак и заканчивая экономическим принуждением и прокси-войной для продвижения своих интересов. При этом они проводят деятельность, которая не требует больших затрат и не страдает репутацией или подотчетностью. В этой среде существует широкий спектр угроз, с которыми Соединенные Штаты и их союзники должны бороться, часто со значительной двусмысленностью. Политические и правовые рамки не успевают за развивающимися угрозами.Это создает проблемы для того, как союзники взаимодействуют и поддерживают партнерские отношения в области безопасности.
Основываясь на предыдущей работе CSIS по конкуренции в серой зоне, «гибридная война» определяется как «усилие или серия усилий, направленных на достижение целей безопасности за счет соперника с использованием средств, выходящих за рамки тех, которые связаны с рутинным управлением государством, и нехватки средств». связаны с прямым военным конфликтом ». Согласно исследованию CSIS по реформе сектора безопасности, «наращивание потенциала» включает обучение, консультирование, оснащение, упражнения, обучение, обмены и институциональное строительство партнерских сил безопасности.
Соединенные Штаты, Канада и другие союзные страны-единомышленники и демократии — далее именуемые «союзниками» — несут более высокие риски при использовании этих инструментов, поскольку они должны делать это в соответствии со своими принципами, глобальными нормами, налогоплательщиками. подотчетность и достижение стратегических целей. Поскольку союзники стремятся конкурировать с соперниками, которые не играют по одним и тем же правилам, может возникнуть сильный политический импульс для обхода проверок подотчетности при работе с партнерами. Фактически, это те самые ситуации, в которых союзники должны отличаться друг от друга, используя свои принципы как асимметричное преимущество.
Союзники не должны упускать из виду, что их законы, принципы и ценности являются стратегическим преимуществом в гибридной среде. Автократическая, обманчивая и нелегальная гибридная тактика конкурентов может создать серьезные проблемы для внешней политики союзников. Однако подобная реакция изменит характер союзников, уменьшив их привлекательность не только для других стран, но и для своих собственных граждан. Таким образом, даже если союзники прибегают к гибридной тактике, они должны делать это в соответствии со своими принципами.
Партнерские отношения в области безопасности — лишь один из важных инструментов конкуренции в гибридных средах, но они часто чрезмерно используются и подчеркиваются в стратегиях союзников, особенно в тех, которые возглавляются Соединенными Штатами, когда инструменты, не связанные с безопасностью, могут лучше соответствовать цели. Фактически, комплексный подход к кампании, который расширяет информацию, дипломатию, экономические стимулы и инструменты взаимодействия с частным сектором и гражданским обществом, будет гораздо более эффективным, чем использование одних только инструментов безопасности в противодействии гибридной деятельности конкурентов.Сосредоточение внимания на избирательном и принципиальном подходе к наращиванию потенциала безопасности поможет определить целевые возможности для поддержки этого более широкого комплексного подхода к кампании.Поскольку союзники стремятся конкурировать с соперниками, которые не играют по одним и тем же правилам, может возникнуть сильный политический импульс обойти проверки подотчетности при работе с партнерами.
Проект совместной защиты CSIS провел более 40 индивидуальных интервью и организовал виртуальный частный семинар с участием самых разных экспертов, чтобы понять текущий подход к наращиванию потенциала, выявить последствия проведения этих мероприятий в гибридных средах и осветить рекомендации о том, как стремиться к партнерству в принципиальной манере.
Почему гибридные среды являются сложными Такие государства, как Россия, Китай и Иран, стремятся усилить свою мощь и влияние, используя трещины и бреши как в странах, на которые они стремятся повлиять, так и в соперниках, с которыми они конкурируют, часто применяя инструменты и методы, которые не достигают порогового уровня. обычная война. Определение контекста, в котором действуют соперники, и угроз, которые они представляют, помогает лучше понять гибридную среду, в которой действуют союзники и партнеры.
Разрешительные и эксплуататорские контексты
Хрупкие государства, которые сталкиваются с проблемами внутренней безопасности или, в более крайних случаях, с гражданскими войнами, очень восприимчивы к угрозам гибридной войны. Политическая нестабильность и враждующие местные группировки в таких странах, как Сирия и Йемен, создают благоприятную среду, в которой такие субъекты, как Россия и Иран, имеют возможность действовать практически безнаказанно и создают серьезные проблемы для союзников и их партнеров. Точно так же в государствах, где власть и влияние оспаривают внешние игроки — например, Ливан, где Сирия, Иран, Саудовская Аравия, Израиль и Соединенные Штаты на протяжении многих лет имели разный уровень участия — соперники, использующие гибридную тактику, могут чтобы заполнить карманы вакуума власти и увеличить свое влияние в мире, который становится все более подверженным конфликтам.Государства с проблемами управления или авторитарными наклонностями, даже если они достаточно стабильны по сравнению с такими странами, как Сирия и Йемен, все же могут предоставлять возможности и рычаги воздействия на соперников.Технологические изменения могут также использоваться эксплуатирующими способами для ведения гибридной войны. По мере того, как такие игроки, как Россия и Китай, совершенствуют свои технологические возможности, они могут изобретать способы консолидации власти, усиления влияния и борьбы с более продвинутыми конкурентами, начиная от методов отслеживания и наблюдения и заканчивая более кинетическими приложениями, которые, даже если они ниже на пороге обычной войны, точны и эффективны.
На глобальном уровне продолжающиеся геополитические, экономические и нормативные сдвиги в международной системе способствуют более широкому распространению гибридной войны. По мере того, как гегемония США ослабевает, международная система становится все более многополярной, при этом Китай и Россия, в меньшей степени, становятся конкурентами США, в то время как другие государства, включая Иран и Северную Корею, соперничают за большее влияние в регионе, чтобы противодействовать этому влиянию. Соединенных Штатов и их союзников.
Падение мощи США можно объяснить несколькими ключевыми факторами. Усиление внутренних ограничений, особенно в свете глобального финансового кризиса, начавшегося в 2008 году, и последствия почти двух десятилетий непрерывного конфликта после терактов 11 сентября 2001 года сделали Соединенные Штаты более слабыми, чем в эпоху до 11 сентября. Кроме того, сейсмические политические сдвиги, вызванные недавними избирательными циклами в США, и связанная с этим смена приоритетов привели к уходу США от лидерства во многих аспектах международной системы, что поставило под сомнение давние союзы, такие как Организация Североатлантического договора (НАТО). и заставляя союзников, таких как Германия, бороться и заполнять пустоту лидерства.Соответственно, усталость населения США от войны привела к снижению готовности использовать возможности обычной войны и более высокой вероятности использования средств гибридной войны.
Растущие угрозы
Предыдущая работа CSIS по угрозам гибридной войны или подходам к «серой зоне» подробно описывает ряд инструментов, используемых такими игроками, как Россия, Китай и Иран, для консолидации власти и противодействия влиянию США и их союзников. Некоторые из наиболее важных и актуальных инструментов для этого исследования — в том, что касается контекстов, в которых союзники и их партнеры могут стремиться укрепить партнерский потенциал, — следующие:Операции по дезинформации и дезинформации Информация, пожалуй, самый важный инструмент, который можно использовать в условиях гибридной войны, и конкуренты отточили свои способности манипулировать информацией и использовать ее в качестве оружия для получения власти, получения влияния и противодействия нарративам союзников.Иран размещает информацию внутри страны, чтобы поддерживать главенство правительства, жестко контролируя и распространяя контент и информацию внутри страны, а иногда и за ее пределами, чтобы спроектировать чрезмерный образ иранской власти и влияния, а в других случаях изображать себя пассивной жертвой режим санкций США. Между тем, российские фермы троллей и китайская пропаганда, используя социальные сети для влияния на глобальную аудиторию, подрывают легитимность и нарративы союзников.
Политическое и экономическое принуждение Россия применяла политическое принуждение против союзников наиболее эффективно в форме вмешательства в выборы, используя вышеупомянутые фермы троллей, чтобы влиять на местных избирателей в пользу определенных кандидатов или сеять раздор внутри политических партий. Китай также использовал методы, которые носят принудительный характер, в частности, в форме инициативы «Один пояс, один путь» (BRI), чтобы расширить свою базу влияния и использовать сделки со странами-участницами — свою «дипломатию долговых ловушек» — для формирования своей политики. к выгоде и интересам Китая.Оба типа принуждения работают на подрыв статус-кво, смещая баланс сил, которым ранее пользовались союзники, и увеличивая возможности для соперников, использующих гибридные тактики.Информация, пожалуй, самый важный инструмент, который можно использовать в контексте гибридной войны, и конкуренты отточили свои способности манипулировать информацией и использовать ее в качестве оружия для получения власти, получения влияния и противодействия нарративам союзников.
Кибернетические и космические операции По мере того, как соперники развивают свои технологические возможности, они могут представлять угрозу для союзников в виде таких тактических приемов, как кибератаки и космические операции. В течение последнего десятилетия Россия, Китай и Иран активно предпринимали крупные кибератаки против интересов союзников и партнеров, преследуя самые разные цели — от банков и предприятий до академических институтов и государственных учреждений.Гибридные космические операции включают в себя такие действия, как подавление сигналов GPS и передача поддельных сигналов GPS, также известные как «спуфинг». Эта тактика использовалась как Россией, так и Китаем за пределами боевых действий с возрастающей способностью и может стать инструментом выбора и для других участников, особенно с растущей доступностью коммерческих технологий подавления сигналов.
Прокси и подконтрольные государству силы Использование доверенных лиц и контролируемых государством сил для проведения кинетических действий ниже порога тотальной войны было важным инструментом гибридной войны на протяжении всей истории и стало гораздо более распространенным в нынешних условиях гибридной войны.«Зеленые человечки» России на Украине, иранская «ось сопротивления» милиция и военизированная сеть по всему Леванту, а также «гражданские» рыболовецкие лодки Китая, борющиеся с Южно-Китайским морем, — все это примеры разного уровня поддержки соперниками или командования и контроля. прокси-сил.
Фото ВАНО ШЛАМОВА / AFP через Getty Images
Подпись: Военнослужащие принимают участие в совместных многонациональных военных учениях «Благородный партнер 2018» в учебном центре Вазиани.
Глобальный кризис здравоохранения, вызванный пандемией Covid-19, расширил пространство для авторитаризма и военно-гражданского дисбаланса, увеличив способность соперников использовать средства принуждения под широтой , предоставленной реагированием на военные кризисы, законами о чрезвычайном положении и чрезвычайными полномочиями для борьбы с пандемией.Прекращение протестов под предлогом предотвращения собрания больших групп, подавление инакомыслия и цензура информации под видом противодействия ложной информации и слухам, которые создают панику, а также усиление отслеживания и наблюдения под видом отслеживания контактов и предотвращения распространения вирус — это все способы, с помощью которых ряд авторитарных правительств, включая правительства Москвы и Пекина, все чаще используют пандемию для консолидации власти.
Кроме того, конкуренты также используют кризис, чтобы атаковать U.С. авторитет и улучшение собственного имиджа. Имидж Китая заметно улучшился благодаря тому, что изображает как успешно борющийся с угрозой Covid-19 и помогающий другим странам в их усилиях с большой помпой. В то же время он опроверг попытки скрыть серьезность заболевания в пределах его границ и крайних мер , которые потребовались для сдерживания распространения вируса. Помимо распространения очищенного образа Китая, Пекин также сосредоточил свои информационные усилия на распространении анти-U .S. нарратив — возможно, в ответ на обвинительные антикитайские нарративы в Соединенных Штатах — в том числе в анимационном видео, опубликованном государственным СМИ New China TV и широко распространенном в социальных сетях. Видео собрало миллионы просмотров на YouTube и на официальном аккаунте Twitter посольства Китая во Франции. Более того, медленные и неравномерные усилия Соединенных Штатов по реагированию на кризис Covid-19 внутри страны и по поиску путей международного сотрудничества создают возможность для Китая усилить свою информационную кампанию.
Роль партнеров в условиях гибридной войны Партнеры действуют на передовой в условиях гибридной войны. Тем не менее, их роль и взаимосвязь в планах союзников по борьбе с угрозами гибридной войны в значительной степени не определены. Посредством сети глобальных партнерств в области безопасности союзники создают возможность взаимодействия и облегчают доступ и влияние, которые удерживают угрозы дальше от их границ. Повышенное внимание в столицах США и их союзников к необходимости достижения стратегической и фискальной отдачи от инвестиций, надлежащего взвешивания рисков и обеспечения достижения определенных результатов и целей в партнерствах в области безопасности повысило внимание к ценности таких отношений.Центральное место в этих вопросах занимает профессионализм в силах безопасности партнеров, особенно то, что союзники стремятся достичь с помощью наращивания партнерского потенциала и каким образом. В эпоху после 11 сентября лучшая практика для привлечения партнеров по безопасности заключалась не в создании зеркального отражения, а в работе с партнером, чтобы определить профессионализм на их условиях, чтобы способствовать достижению общих целей безопасности, таких как борьба с терроризмом, повышение безопасности границ и защита внутренней безопасности при сохранении реалистичных ожиданий в отношении того, что может предоставить партнер.Однако на практике совместные усилия часто не соответствовали даже этой передовой практике, поскольку ожидания доноров и партнеров часто не совпадали (например, опыт США и коалиции с партнерами в Сирии).Более того, в то время как союзники усердно работали над обеспечением того, чтобы деятельность по наращиванию потенциала партнеров проводилась в соответствии с международным гуманитарным правом, узкий подход последних 20 лет игнорирует критические вопросы в сфере профессионализма, включая ценности и руководящие принципы, укрепляющие принципиальные военный дух, здоровые гражданско-военные отношения, уважение к верховенству закона, стимулы и структуры для найма и продвижения по службе, а также усилия по сокращению коррупции и хищнического поведения.Такие проблемы могут быть еще более выраженными в условиях гибридной войны, когда как государственные, так и негосударственные субъекты могут стремиться подорвать легитимность партнерских сил безопасности, усилить хищнические и коррумпированные тенденции партнерских сил безопасности или правительства и подорвать цели и действия союзники в поддержку партнера.
Определяя роль партнеров в подходах к гибридной войне, союзники должны противостоять искушению использовать партнеров в качестве доверенных лиц. В рамках прокси-структуры союзники рискнули бы предположить, что они могут поддерживать контроль над местными силами безопасности, повышая вероятность возникновения дилемм принципал-агент и вызывая моральный риск и конфликты интересов (т.е. вовлекаться в выбор партнеров, например, Соединенные Штаты, оказывающие поддержку скандальной кампании Саудовской Аравии в Йемене). Он рискует перейти к модели отношений в сфере безопасности, которая отражает тактику, используемую такими конкурентами, как Китай, Россия и Иран, и не принимает во внимание глобальные нормы и преимущества союзников. И наоборот, отношение к местным силам безопасности как к партнерам играет на стратегических преимуществах союзников, обеспечивая более эффективный выбор в отношении того, где совпадают интересы, цели и ожидания союзников и партнеров и на чем сосредоточить коллективные действия посредством четкой и прямой связи и в идеале обеспечения двустороннего договора с партнером.Он позволяет вдумчиво оценить, почему работа с партнером является оптимальным выбором, учитывающим смежные стратегические цели и внутренние финансовые обязательства. Это также позволяет провести более дискуссионный процесс для обеспечения того, чтобы поддержка партнеров была хорошо интегрирована в более широкую стратегию союзников и была прозрачной для союзных законодательных органов и гражданского общества, укрепляя общественную поддержку партнерства. Кроме того, он порождает дух корпуса , чувство автономии партнеров и узы доверия, основанные на принципах и военном профессионализме, которые могут повысить оперативную эффективность.Партнерский подход также включает в себя трудный выбор, когда сокращать или прекращать партнерство, когда интересы и выбор расходятся, но обеспечивает более прочную основу для информирования об этих компромиссах, чем отношения по доверенности. В конечном итоге партнерский подход приведет к лучшим и более устойчивым результатам, чем прокси-подход.
Чтобы противостоять вызовам гибридной войны, союзники должны уделять особое внимание компетенциям партнеров, которые в основном основаны на гражданском и часто недостаточно используются и не имеют достаточных ресурсов, например, местное самоуправление, правосудие, гражданское общество, СМИ и организации частного сектора.Союзникам необходимо будет создать партнерства в области безопасности, чтобы поддерживать гражданские усилия в стране-партнере, чтобы избежать «секьюритизации» подхода, когда следует использовать инструменты, более подходящие для данной цели. Это потребует существенного изменения ориентации союзников и инвестиций, хотя исторически сложилось двойственное отношение к привлечению местного гражданского управления и чрезмерному подчеркиванию роли партнеров по безопасности и того, насколько они могут достичь политических целей союзников.
В рамках кампаний гибридной войны и поддержки гражданских властей и инструментов партнерские силы безопасности могут играть важную роль в обеспечении безопасности.Они могут улучшить обмен информацией с союзниками о контекстных особенностях среды гибридной войны, включая элитные структуры власти и источники влияния и контроля конкурентов. Силы безопасности партнеров могут расширять государственный суверенитет и территориальный контроль, действуя под руководством гражданского правительства. Поддерживая гражданские власти и расширяя присутствие государства на удаленные или оспариваемые районы, силы безопасности партнеров могут усилить сопротивляемость против проникновения конкурентов и злонамеренного влияния.Наконец, сотрудничая с союзниками, партнерские силы безопасности присоединяются к сети союзников и партнеров, соблюдающих закон и нормы, которые принципиально и профессионально преследуют общие интересы.
Вызовы для наращивания потенциала безопасности Поскольку союзные страны-доноры стремятся укрепить потенциал стран-партнеров-получателей для противодействия угрозам гибридной войны, препятствия как со стороны донора, так и со стороны получателя оказываются затруднительными для достижения общих целей. Хотя многие из этих проблем существуют и в обычных условиях партнерства, аспекты среды гибридной войны могут потенциально усугубить их или позволить им оказать чрезмерное влияние на цели и результаты.
Проблемы внутренних доноров
Вызовы с точки зрения союзников включают проблемы, относящиеся к отдельным странам, а также те, которые влияют на сеть альянсов доноров в более широком смысле.Проблемы доноров на государственном уровне Отдельные проблемы, связанные с конкретным государством, включают политические соображения и вопросы политической воли во внутреннем контексте. В Соединенных Штатах, в частности, аппетит или его отсутствие у политического руководства и более широких слоев населения является основным фактором, определяющим уровень ресурсов и участия, которые Соединенные Штаты могут направить на партнерские программы по наращиванию потенциала.В последнее время радикальные изменения во внутренних приоритетах и непоследовательность в политике и соглашениях также способствовали снижению доверия к Соединенным Штатам как донору, а также подорвали доверие к союзникам в целом. Отсутствие доверия усугубляется неясностью, окружающей власти помощи сектору безопасности для выполнения программ по наращиванию потенциала, а также отсутствием гибкости и гибкости у этих властей для адаптации к меняющимся потребностям на промежуточном этапе.
Вызовы доноров на уровне государства и альянса На уровне штатов и более широких альянсов такие проблемы, как бюрократические препоны и несоответствия в стандартах надзора, усложняют усилия по наращиванию потенциала с партнерами. В обоих контекстах бюрократические препоны могут вызвать задержки в планировании и реализации, что является критическим недостатком, если угрозы зависят от времени и динамичны, как это часто бывает в гибридных средах. Между тем, расхождения в стандартах надзора могут в лучшем случае усложнить оценку и измерение прогресса в наращивании потенциала партнеров и в худшем случае могут позволить менее благоприятным элементам партнеров использовать неопределенность для снижения стандартов в самых разных вопросах, от жесткого потенциала до соблюдения норм прав человека.Кроме того, как на уровне государства, так и на уровне альянса сторона — гражданская или военная, — за которой остается решение о выборе партнера, имеет последствия для характера программ по наращиванию потенциала, особенно в отношении того, могут ли элементы программы быть без надобности секьюритизированы.
Вызовы доноров на уровне альянса Проблемы на уровне альянса доноров включают в себя отсутствие координации между донорами в странах-партнерах, что может привести к повторению усилий или неэффективному распределению ресурсов в лучшем случае, а в худшем случае ускользает от противодействия усилиям или важным областям партнерства.
Между союзными странами также могут быть разногласия относительно характера и уровня угрозы, которую необходимо решать вместе со страной-партнером; в Сирии в последние два года это проявилось в том, что европейские страны отдавали приоритет угрозе Исламского государства, тогда как США и страны Персидского залива вместо этого сосредоточились на противодействии Ирану.
Дополнительные проблемы включают различие в восприятии легитимности партнера с точки зрения относительной власти партнера в территориальной зоне контроля и, соответственно, его резонанс среди местного населения и структур управления (или даже неформального управления).Такое различное восприятие легитимности может способствовать возникновению разногласий между союзниками по поводу того, как лучше всего подходить к наращиванию потенциала партнера, и несоответствиям в выполнении программ помощи. Эта проблема усугубляется, если, например, некоторые доноры считают, что партнер склонен манипулировать разрешительной средой в интересах интересов, которые могут идти вразрез с принципами, поддерживаемыми сетью альянса. Такие принципы, как открытое общество, прозрачность и подотчетность, ставят перед альянсом доноров свои уникальные задачи; Принципы могут быть уязвимыми, поскольку они налагают затраты и условия на партнеров, что может привести к тому, что партнеры будут искать менее ограничительные договоренности с такими соперниками, как Россия и Китай.
Фото ПИУСА УТОМИ ЭКПЕИ / AFP через Getty Images
Начальник отдела подготовки и операций нигерийской армии генерал-майор Сэмюэл Адеджумо (в центре) слушает беседу между британским полковником Нилом Салисборо (слева) и полковником США Сью Сандаски.
Вызовы партнеров
С точки зрения партнеров, несколько ключевых проблем создают риски для успешных программ по наращиванию потенциала с союзниками. Из них, пожалуй, одним из наиболее значительных является несоответствие между партнером и донором, особенно когда они не соответствуютцелям, ожиданиям и восприятию угроз со стороны конкурентов.Если не прояснить и не сгладить проблемы на ранней стадии партнерства, несовпадающие цели и подходы могут создать несовпадающие критерии успеха и привести к недовольству неудовлетворенными ожиданиями партнеров в будущем и, возможно, даже к тому, что партнеры будут работать с противоположными целями с союзниками. по собственному желанию или после того, как гибридный субъект воспользовался их недовольством. Расхождения между партнерами и донорами из-за этого несоответствия могут значительно поставить под угрозу усилия по наращиванию потенциала, особенно в условиях, когда гибкость доноров ограничена.
Вышеупомянутая проблема легитимности партнеров является еще одним препятствием на пути к успешному наращиванию потенциала. Эта проблема может усугубляться, в частности, укоренившейся коррупцией в государствах-партнерах, с которой трудно бороться даже самым серьезным партнерам. Это особенно верно в контексте, когда государство не может быть единственным влиятельным лицом в политической системе и где другие внутренние и внешние акторы заинтересованы в поддержании сетей патронажа и инфраструктуры для мошенничества, кумовства и спекуляции.В контексте с несколькими влиятельными лицами у партнеров также могут возникнуть проблемы с признанием их успехов и наращиванием своих возможностей, если соперники попытаются посеять путаницу в отношении того, кто несет ответственность.
Наконец, вопрос принципов является проблемой в контексте партнеров, а также с точки зрения вышеупомянутых доноров. Помимо наличия и соблазна обратиться к более простым «беспринципным» альтернативам, которые партнеры могут воспринимать как чрезмерно высокие стандарты, навязанные союзниками, соблюдение последних может фактически оказаться рискованным для стран-партнеров.Желание партнеров быть более открытыми и прозрачными может сделать их уязвимыми для потенциального вмешательства со стороны конкурентов в форме информационных операций, кибератак и прокси-войн. Без своевременного осуществления правильных мер по наращиванию потенциала для повышения устойчивости партнеров к таким атакам это может иметь разрушительные последствия для более уязвимых партнеров.
Последствия для наращивания потенциала безопасности Вызовы, присущие среде гибридной войны, в дополнение к конкретным уязвимостям, присутствующим в союзной сети, а также в государствах, выбранных в качестве партнеров, имеют значение для наращивания потенциала партнеров для противостояния угрозам гибридной войны со стороны России, Китая и Ирана. . Эти последствия заключаются в следующем:Помимо наличия и соблазна обратиться к более простым «беспринципным» альтернативам, которые партнеры могут воспринимать как чрезмерно высокие стандарты, навязанные союзниками, соблюдение последних может фактически оказаться рискованным для стран-партнеров.
Риск неправильных результатов
Если решение союзников о партнерстве со страной для наращивания потенциала страны-партнера обусловлено исключительно желанием и целью соревноваться и завоевывать превосходство над соперниками, такой акцент на конкуренции может исказить и исказить намеченные результаты.Например, желание США противодействовать иранскому марионеточному влиянию в Ливане в лице Хезболлы сильно смещает их усилия по наращиванию потенциала в сторону Ливанских вооруженных сил (ЛВС). Между тем, другие службы безопасности, такие как Силы внутренней безопасности и Главное управление безопасности — последнее, в частности, рассматривается как связанное с Хезболлой, — либо игнорируются, либо умышленно не задействованы, либо считаются неприемлемыми. Таким образом, они могут действовать безнаказанно, что уравновешивает У.С. получает прибыль через ЛВС в Ливане.Неравномерное соблюдение прозрачности
Вариации и отсутствие ясности в отношении смежных стандартов и оценок прозрачности могут привести к неравномерному соблюдению партнерами принципов прозрачности. Партнерства, особенно подверженные таким несоответствиям, — это те, которые носят очень транзакционный характер, возможно, потому, что необходимость в целесообразности и присутствие конкурентов приводит к ослаблению стандартов в некоторых аспектах альянса. Пакистан, например, является давним союзником Китая, но вступил в удобные партнерские отношения с Соединенными Штатами, в результате чего достигается взаимная выгода.Из-за того, что в истории США применялись неодинаковые стандарты, а также из-за узкого охвата партнерства, Пакистан может избежать прозрачности в одних областях, демонстрируя при этом ровно столько, чтобы партнерство оставалось на плаву.Постоянное взаимодействие: достоверность или несправедливость?
Хотя продолжающееся, более долгосрочное взаимодействие доноров с конкретными собеседниками в странах-партнерах может укрепить партнерство по наращиванию потенциала и повысить взаимное доверие между донором и получателем, существует риск того, что такие отношения могут создать или усугубить неравенство внутри страны-партнера.Чрезмерный упор или предвзятость со стороны союзников в отношении работы с определенными политическими элитами или «удобных для работы» воинских частей в странах-партнерах могли непреднамеренно исказить отношения. Например, в Колумбии эта предвзятость привела к наделению определенных воинских частей над другими элементами правительства, секьюритизации усилий по наращиванию потенциала и неодинаковому пониманию США местных нарративов и восприятий угроз, которые могли помешать достижению целей в стране-партнере .Поощрение к выполнению голого минимума
Узкий и негибкий способ, которым органы по наращиванию потенциала и процессы программного планирования структурированы в сети альянса, особенно в Соединенных Штатах, может побуждать партнеров выполнять лишь самый минимум для обеспечения непрерывного потока ресурсов. Партнеры могут быть довольны успехом, «достаточным» для продолжения взаимодействия, не осознавая реального успеха. Например, Мали выиграла от получения значительного количества U.S. помощь в наращивании потенциала, специально направленная на борьбу с терроризмом; однако, поскольку террористическая деятельность ограничена небольшим районом страны и не затрагивает основные интересы Бамако, у малийцев нет стимула для решения этой проблемы.Навигация в неблаговидную элиту
Многие из уязвимых стран, уязвимых перед угрозами гибридной войны, страдают от сбоев в управлении. Когда союзники считают их приоритетными странами по наращиванию потенциала, иногда нет другого выбора, кроме как взаимодействовать с партнерами, которые могут быть далеко не идеальными.Во многих партнерских контекстах, таких как Ирак, например, союзники должны ориентироваться в партнерствах, которые могут включать в себя полевых командиров, лидеров ополченцев и укоренившуюся политическую элиту с историей коррупции, политикой покровительства и даже нарушениями прав человека. В таких случаях донорская сеть должна разработать некоторую форму условной помощи; без стимулов и сдерживающих факторов, встроенных в партнерства по наращиванию потенциала, конфликты и нестабильность, вероятно, сохранятся, несмотря на наличие партнерства.Руководство по принципиальному подходу Партнеры будут иметь жизненно важное значение для способности союзников эффективно конкурировать в условиях гибридной войны.Установление партнерских отношений на основе принципиального подхода дает союзникам асимметричное преимущество по сравнению с соперниками, прибегающими к автократическим, обманчивым и нелегальным приемам. Законы, принципы и ценности союзников — это стратегические преимущества в гибридной войне. Инвестирование в партнеров вместо того, чтобы использовать их в качестве доверенных лиц, повысит стратегические действия и операционную эффективность союзников. Союзники должны выбирать, разрабатывать и поддерживать партнерские отношения в сфере безопасности на основе следующих руководящих принципов:
- Будьте партнером выбора: Союзники должны быть партнерами выбора.Они должны быть надежными, заранее приверженными общим результатам и целям, определенным с партнером, с четкой информацией об ожиданиях, красных линиях, продолжительности партнерства и шагах, которые будут предприняты, если партнер сделает выбор, отклоняющийся от принципиального подхода. (например, подрыв законных гражданских властей, нарушения прав человека или внесудебные действия). Они должны обеспечивать качественную подготовку, консультации и оборудование, чтобы обеспечить возможность взаимодействия с союзниками и другими партнерами, а также поддержку для обеспечения реального военного потенциала.Они должны быть прозрачными для партнера, гражданских властей и общественности в отношении целей и ожиданий от партнерства.
- Выберите партнеров для увеличения «прочности портфеля »: союзникам повезло, что у них есть сильная сеть партнеров. В поисках новых или усиленных партнерств в условиях гибридной войны союзники должны более избирательно подходить к партнерам, ища меньшее количество партнеров более высокого качества для усиления коллективных сильных сторон, важных для конкуренции в условиях гибридной войны, таких как хорошее управление и прозрачность.Следует выбирать партнеров по этим качествам и стимулировать их делать выбор, который их подкрепляет. Признавая, что некоторые партнерства будут транзакционными, союзники должны с самого начала рассчитать пороги риска и убывающую прибыль и заранее договориться с партнером, чтобы избежать неудовлетворенных ожиданий, которые могут нанести больший ущерб интересам союзников и партнеров, чем ценность транзакционных отношений. Если качественного партнера найти не удается, то союзники должны решить, вмешиваться ли вообще военным путем.
- Определите источники легитимности партнера: Способность партнера выполнять задачи безопасности и политическая воля для их выполнения являются важными составляющими успешного партнерства в области безопасности. Легитимность партнера имеет первостепенное значение в условиях гибридной войны с точки зрения того, как гражданские власти и население относятся к местным силам безопасности и, соответственно, к относительному контролю территории партнером. Поскольку конкуренты стремятся дискредитировать, коррумпировать и отчуждать субъектов безопасности, которые не соответствуют их интересам, легитимность партнера будет важным источником устойчивости.Определение пороговых значений и критериев для определения легитимности в контексте конкретной страны будет важно для союзников, чтобы решить, где лучше всего разместить свое участие и инвестиции. Параллельная работа с партнером для определения способов регулирования коррумпированных субъектов в системе управления партнера также будет иметь важное значение для укрепления легитимности.
- Совместное планирование и осуществление наращивания потенциала: Союзники должны работать напрямую с партнерами для определения результатов, целей, этапов и условий для наращивания потенциала.Это служит укреплению основы партнерства, отличает его от отношений по доверенности, проясняет намерения и ожидания и дает партнеру ответственность за последствия работы с союзниками — и наоборот. В идеале партнерство в области безопасности может быть закреплено в двустороннем договоре, в котором прописаны эти термины. Это также служит основой для союзников в решении проблем нарушения партнерских отношений и прекращении отношений, если партнер отклоняется от совместного плана. Планы по наращиванию потенциала должны быть как можно более прозрачными, чтобы поддерживать политическую поддержку через переходный период в правительстве в странах-союзниках и странах-партнерах и обеспечивать их подотчетность в достижении стратегических, фискальных и принципиальных целей.
- Привлекайте партнера на правильном уровне при наличии политического выбора: Даже в деловых отношениях союзникам, возможно, придется попросить партнера действовать в новых территориальных районах, строить отношения с новыми или трудными местными игроками или воздерживаться от предпринимать действия для достижения общих целей. Эти решения могут выходить за пределы оперативной авторитет партнера, особенно в спорных местах, где находятся под угрозой источники партнера легитимности.Союзники должны стремиться привлекать партнера на правильном уровне, на котором могут быть приняты политические решения, например, когда партнеру, возможно, придется взять на себя краткосрочный риск для достижения общих целей. В таком взаимодействии обязательно будут участвовать не только военные командиры союзников, но, что более важно, их дипломаты. Это потребует тесной координации между союзным военно-гражданским руководством, определения стимулов для убеждения партнера и достоверного объяснения того, что будет означать прекращение поддержки союзников, если партнер скажет «нет» или отклонится от согласованных следующих шагов.
Фото ШАХ МАРАИ / AFP через Getty Images
Военнослужащие Афганской национальной армии (АНА) тренируются в Кабульском военном учебном центре (KMTC) на окраине Кабула.
- Интегрируйте партнерства в области безопасности в подход к кампании: Партнерства в области безопасности должны быть вложены в адаптируемый подход кампании, чтобы конкурировать с конкурентами в поддержке гражданских возможностей. Партнерские отношения не должны планироваться или реализовываться в разрозненных сообществах безопасности или оперативных сообществах, а должны быть полностью интегрированы для достижения политических результатов и целей и адаптированы к конкретным условиям гибридной войны.Это включает разработку и осуществление военных и разведывательных информационных операций в поддержку гражданской публичной дипломатии и стратегических коммуникаций для противодействия дезинформации и дезинформации от конкурентов. Информация должна рассматриваться как «благо» для подрыва повестки дня конкурентов путем поощрения открытых и прозрачных обществ и усиления роли гражданского общества и взаимодействия с ним. Обязательно, подход кампании должен со временем адаптироваться к изменениям в окружающей среде, приоритетам союзников, а также к тактике и поведению соперников.Соответственно, союзники должны в долгосрочной перспективе рассчитывать на окупаемость политических инвестиций в партнеров по безопасности.
Кроме того, союзники должны предпринять несколько конкретных шагов, чтобы быть более стратегическими и эффективными в совместной работе при наращивании потенциала в условиях гибридной войны:Установление партнерских отношений посредством принципиального подхода дает союзникам асимметричное преимущество по сравнению с соперниками, прибегающими к автократическим, обманчивым и нелегальным приемам.
- Уточнение определений, интересов и сравнительных преимуществ: Союзники не на одной странице в определении того, что составляет гибридную войну или наращивание потенциала, усложняя усилия по совместной работе, разрешению конфликтов и предотвращению дублирования или подрыва деятельности друг друга.Как минимум, союзники должны решить, где гибридная война представляет риск для интересов отдельных государств и где они могут наиболее эффективно работать вместе, чтобы уменьшить свою уязвимость. Это также должно включать общий расчет того, где каждый союзник может использовать свои относительные сравнительные преимущества в планировании, обеспечении ресурсами, взаимодействии с партнерами и развертывании конкретных инструментов наращивания потенциала в поддержку комплексного подхода под руководством гражданских лиц к противодействию соперникам. Союзники должны будут проявлять смирение, чтобы быть прозрачными друг перед другом в отношении того, где у них есть недостатки, а где другие союзники могут лучше подходить для выполнения миссии, возможностей или задачи.
- Определите, как разделение бремени создает возможности: Разделение бремени позволяет союзникам оптимизировать свои сравнительные преимущества на основе политических, экономических, культурных, операционных и информационных возможностей. Это не только имеет финансовый и стратегический смысл, но также может открыть возможности для будущих комбинированных подходов к планированию, обеспечению ресурсами и исполнению. Например, объединенные донорские средства, использованные для стабилизации ситуации на северо-востоке Сирии, позволили коалиционным военно-гражданским операциям продолжаться даже в прямом направленииПолитическая и фискальная поддержка С. пошла на убыль. Эта модель может быть воспроизведена с точки зрения ее бюрократических и финансовых структур для других контекстов.
- Создание динамических подходов к кампании: Среда гибридной войны будет быстро выходить за рамки статических планов коалиции, поскольку конкуренты регулярно проверяют границы и пороговые значения того, что будут соблюдать союзники, включая принуждение партнерских организаций, операции по дезинформации и дезинформации, а также кибер-вторжения . Союзники должны создавать динамичные кампании с адаптируемым мандатом для партнеров, которые могут гибко реагировать на меняющиеся угрозы со стороны конкурентов, при этом соблюдая принципы, описанные выше.Совместное планирование кампании, а также мониторинг и оценка ее реализации будут важны для корректировки приоритетов и инвестиций с течением времени.
- Инвестируйте в союзников, находящихся на передовой, для наращивания их потенциала в области наращивания потенциала: Союзники, имеющие непосредственный опыт противодействия угрозам гибридной войны внутри страны, могут хорошо подходить для руководства наращиванием потенциала с партнерами по безопасности в других средах гибридной войны.