Что значит для меня безопасность: Сергей Адамчик: «Для меня безопасность — это исключение вреда для человека и окружающей среды при применении наших технологий»

• Психа Нет
• О чувствах
• Принять участиеGo
• Чувства — СписокHot
  • Амбиции
  • Апатия5
  • Безнадежность
  • Безопасность
  • Безразличие
  • Беспокойство
  • Беспомощность
  • Бессилие
  • Бешенство
  • Благодарность
  • Блаженство
  • Близость
  • Бодрость
  • Боль
  • Боязнь
  • Брезгливость
  • Бунт
  • Вдохновение
  • Веселье
  • Взволнованность
  • Вина
  • Влюбленность
  • Вожделение
  • Возбуждение
  • Возмущение
  • Волнение
  • Воодушевление
  • Восторг
  • Восхищение
  • Враждебность
  • Высокомерие
  • Гадливость
  • Гнев
  • Гордость
  • Гордыня
  • Горе
  • Грусть
  • Двойственность
  • Депрессия
  • Доверие
  • Довольство
  • Досада
  • Достоинство
  • Единство
  • Жадность
  • Жалость
  • Жалость к себе
  • Жуть
  • Зависть
  • Замкнутость
  • Застенчивость
  • Злорадство
  • Злость
  • Интерес
  • Ирония
  • Испуг
  • Ласка
  • Легкость
  • Ликование
  • Любовь
  • Любопытство
  • Мстительность
  • Мука
  • Надежда
  • Надменность
  • Напряжение
  • Наслаждение
  • Насмешка
  • Настороженность
  • Негодование
  • Недоверие
  • Недовольство
  • Недоумение
  • Нежность
  • Неловкость
  • Ненависть
  • Неприязнь
  • Нерешимость
  • Нерешительность
  • Нетерпение
  • Нетерпимость
  • Неуверенность
  • Никчемность
  • Ничтожность
  • Обида
  • Облегчение
  • Обреченность
  • Общность

Кризисный психолог: Как вернуть базовое чувство безопасности

Кандидат психологических наук, специалист в области экстремальных ситуаций Лариса Пыжьянова о том, что мы все сейчас потеряли базовое чувство безопасности, но с этим придется жить.

Мы принимаем очередной удар и начинаем жить дальше

Трагедия в Кемерово не оставила никого равнодушным и по масштабу бедствия, и потому, что там погибло много детей. Гибель детей всегда эмоционально очень сильно выбивает. Когда я работала на чрезвычайных ситуациях в МЧС, самые тяжелые выезды были связаны именно с гибелью детей. Какие бы опытные сотрудники там ни работали, я имею в виду не только психологов, но и представителей разных служб, но погибшие дети – эмоционально трудно для всех.

Кроме этого, трагедия произошла в торговом комплексе. Казалось бы, что может быть безопаснее, чем отвести ребенка смотреть мультики, а самому в это время пройтись по магазинам?

Потеря базового чувства безопасности очень остро воспринимается всеми, потому что в нашей пресловутой пирамиде потребностей это лежит именно в основе. Безопасность остро необходима для человека наряду со сном и едой. И когда мы теряем ощущение безопасности, мы очень быстро на этом разрушаемся. Человеку необходимо, закрывая двери собственного дома, не думать каждый раз: «Я могу не вернуться в этот дом, я ухожу в какой-то опасный мир и детей своих туда выпускаю». С этим чувством жить невозможно, поэтому сейчас такие сильные эмоциональные реакции.

Но люди гораздо сильнее и устойчивее, чем это иногда кажется. Человечество существует уже столько веков и столько всего пережило, что, какие бы катастрофы ни происходили, рано или поздно почва под ногами опять ощущается.

Я вспоминаю теракты в московском метро – это случилось на Страстной неделе, и тоже, как и сейчас, тревога тогда всколыхнула людей очень сильно. Горячая линия МЧС в те дни просто рухнула от количества звонков. Шквал звонков связан именно со страхами, с паникой: «Я теперь очень боюсь спускаться в метро и детей туда не пущу. И вообще, как же теперь жить?» Это было месяц-полтора, к исходу двух стало уменьшаться. Первую неделю, я точно помню, количество людей в метро резко уменьшилось, на какой бы станции ты ни зашел, везде было много свободных мест. Но потом все опять стало как прежде.

По-другому быть не может, иначе как бы мы вообще жили? Это не то, что мы к этому привыкаем – мы переживаем очередной удар, который получаем от мира и от жизни, как-то это перерабатываем, принимаем все это, перестраиваем себя, подстраиваем и начинаем жить дальше. Может, становимся чуть более осторожными, чуть более бдительными.

Лариса Пыжьянова. Фото: Ефим Эрихман

«Давайте что-то делать» – для кого?

То, что происходит сейчас в связи с пожаром в Кемерово, как и все в жизни, имеет две стороны. Конечно, люди оказывают огромную эмоциональную и социальную поддержку попавшим в беду. С другой стороны, любое сверхэмоциональное реагирование имеет эффект заражения, как бывает в толпе – стоит кому-то одному начать кричать или бежать, тут же начинают кричать и бежать все.

Эти первые, очень сильные эмоциональные всплески людей – естественная человеческая реакция на трагедию. Так проявляется человеческое неравнодушие и потребность людей не просто сопереживать и вместе горевать, но и быть деятельными. Это активное переживание может выразиться в призыве: «Давайте что-то делать, чтобы больше такого не было». Поэтому понятно состояние людей, которые выходят на митинги, перечисляют деньги, сильно возмущаются в соцсетях, что-то требуют.

Тем, кто сейчас активно, а иногда и агрессивно, ведет «поддержку» в соцсетях, стоит отступить на шаг назад, посмотреть как бы со стороны на ситуацию и честно себе ответить:

«Я это для кого делаю? Для тех людей и родственников, у которых погибли близкие, или я так пытаюсь справиться с собственным эмоциональным состоянием, с тем, что мне от этого плохо? Для кого это все?»

Люди, потерявшие близких, не сидят в соцсетях и не читают блоги. У них нет сил для этого. Конечно, может, для кого-то это тоже ресурс. Но я часто слышала от людей после таких трагедий: «Какое-то время прошло, мы зашли в соцсети, почитали, а так вообще не открывали, не до того нам было».

Я думаю, что этот накал не всегда про поддержку, а он скорее про отреагирование собственных эмоций. Это нам стало страшно, ужасно, очередной раз ощутили всю свою беззащитность перед реальным миром, что это может случиться с кем угодно и где угодно. И не надо войны, можно просто пойти в кинотеатр в своем городе.

Чем более мощно бушует этот эмоциональный запал, тем быстрее он может закончиться. Человек не может быть долго в возбужденном состоянии, потому что эмоциональные реакции очень сильно истощают людей.

Почему сначала поддерживают, а потом «шарахаются»

Первое время человеку, в чьей жизни произошла трагедия, кажется, что у него не просто почву из-под ног выбили, а как будто он оказался в полном вакууме, он совершенно не понимает, как теперь жить, что делать. В это время для него особенно важно, что вокруг много людей, которые дают мощную эмоциональную поддержку и ощущение, что ты не один, что миру не все равно, что с тобой произошло.

Но проходят дни, недели, и меньше остается людей, кто может себе позволить быть постоянно рядом, потому что есть работа, своя семья, дела. По-другому не может быть, потому что то, что выбило тебя из обыденной жизни и заставило о многом задуматься, рано или поздно становится частью твоей жизни, твоих воспоминаний, переживаний, но оно уже уходит из фокуса твоего внимания. И люди, которых сначала так щедро и мощно поддерживали со всех сторон, вдруг в один момент начинают понимать, что они остались одни.

Моя специализация – кризисное консультирование, поэтому ко мне обращаются люди, переживающие горе, трагедию, и я много раз слышала эти истории: «Вы знаете, остаешься один, действительно, как в вакууме. Да, первое время тебе сочувствуют, тебя поддерживают, тебе соболезнуют, а потом раз – и ты один. Да мало того, ты вообще начинаешь чувствовать себя прокаженным, от тебя все шарахаются. И коллеги перестают к тебе на работе подходить, как раньше подходили просто поболтать, чаю попить, и родственники реже приезжают, и соседи». Дальше они делают вывод, что, пока хорошо, все рядом и все помогают, а если что случится, сначала помогут, а потом как будто боятся твоим горем заразиться и начинают от тебя шарахаться. Но это же совсем не так на самом деле.

Это уменьшение внимания, помощи и поддержки имеет свое совершенно понятное объяснение: «Это не потому, что мы от тебя шарахаемся, а потому, что у нас тоже своя собственная жизнь – с нашими горестями, радостями, сложностями и проблемами, и она требует присутствия в ней».

Если человек кричит «Все гады, ненавижу», он хочет услышать совсем другое

Некоторым людям, пережившим подобные трагедии, особенно мужчинам, помогает справиться со своим состоянием агрессия и поиски виновных. Они как бойцы, как воины идут сражаться с этой жизнью, потому что она нанесла им удар запредельной силы и несправедливости. И они приняли этот удар как объявление войны и пошли воевать.

Пока они бьются, пока они сражаются, это их держит. Но любые войны рано или поздно заканчиваются. И надо понимать, что да, виновные будут найдены, наказаны, война закончится и дальше человек с чем остается? Прежде всего ему нужна любовь и поддержка, а не раскачивание опять в ненависть, в войну.

Помню, как на одной чрезвычайной ситуации один человек сказал очень важное: «Надо стараться понять масштаб катастрофы, что это охватило не весь мир, а где-то по-прежнему мирно и спокойно, и, значит, тебе смогут помочь и у тебя со временем тоже опять все будет нормально. И очень важно видеть свет в конце тоннеля». Это как раз про то, что, когда люди заливаются ненавистью, они этот, и так слабый, свет гасят, и возникает ощущение, что вокруг только мрак и хаос. Но злом добра не сотворишь.

Сама я очень долго была за «добро с кулаками». Если что-то происходило, я мысленно хватала автомат и была готова сражаться за все хорошее против всего плохого. Но десять лет работы в МЧС меня сильно изменили. Я поняла, что людям не нужна ненависть ни в каком виде, им необходима любовь.

Даже когда в чрезвычайной ситуации человек кричит тебе в лицо: «Все гады! Всех ненавижу!» – он точно не хочет, чтобы ты с ним согласился. Он хочет услышать совершенно другое. В этот момент в человеке кричит не злоба, а отчаянье и бессилье, для человека очень страшно, когда он бессилен что-то изменить.

Много раз я точно понимала, что человек нуждается не в подтверждении своих слов, что все вокруг гады, а чтобы ты его обнял, хотя бы мысленно, и сказал: «Сейчас тебе безумно тяжело, невозможно плохо. Но ты помни одно – так будет не всегда! Когда-то будет и плохое, но точно будет хорошее! Мы, люди, очень сильные. И способны подняться из такого пепла, что даже думать об этом страшно».

Фото: Игорь Старовойтов / photosight.ru

Можно сказать это другими словами, но людям необходим именно такой посыл. Очень важно, чтобы человеку в беде кто-то сказал, что он может это пережить. Потому что в тот момент кажется, что жизнь разрушена полностью.

Это не про то, что «все будет хорошо», нет. Но все будет! Только будет по-другому – будет и хорошее.

Психология безопасности, часть первая

Безопасность – это и ощущение, и реальность. И это не одно и то же.

Введение

Безопасность – это и ощущение, и реальность. И это не одно и то же.

Реальность безопасности лежит в области математики, она основана на вероятности различных рисков и эффективности различных контрмер. Можно посчитать, насколько ваш дом защищен от кражи, взяв за основу такие факторы как уровень преступности в той местности, где вы проживаете, и вашу привычку закрывать или не закрывать дверь на замок. Можно посчитать, насколько вероятно, что вы будете убиты незнакомцем на улице либо членом вашей семьи дома. Или насколько вероятно, что будут похищены ваши персональные данные. Это совсем несложно, если мы располагаем достаточно полными статистическими данными по совершаемым преступлениям – страховые компании постоянно этим занимаются.

Также можно подсчитать, насколько безопаснее сделает ваш дом сигнализация, или насколько эффективно замораживание кредита может предотвратить возможность хищения персональных данных. Опять же, при достаточном количестве информации это несложно.

Но безопасность также является ощущением, которое основывается не на вероятностях или математических вычислениях, а на ваших психологических реакциях на риски и контрмеры. Вы можете сильно бояться терроризма либо же считать, что это не то, чего в действительности следует опасаться. Вы можете чувствовать себя в большей безопасности, когда видите, что люди снимают ботинки перед металлоискателями в аэропорте, а можете и не чувствовать. Вы можете чувствовать, что подвержены высокому риску кражи, среднему риску быть убитым и низкому риску хищения персональных данных. А ваш сосед, в аналогичной ситуации может чувствовать, что подвержен высокому риску хищения персональных данных, среднему риску кражи и низкому риску быть убитым.

Или, в более общем смысле, вы можете быть в безопасности, даже когда вы этого не чувствуете. И вы можете чувствовать себя в безопасности, когда в действительности это не так. Ощущение и реальность безопасности, несомненно, соотносятся друг с другом, но они определенно не являются одним и тем же. Так что лучше использовать два разных слова для описания этих явлений.

Данное эссе – моя первая попытка исследовать чувство безопасности: откуда оно появляется, как оно проявляется, и как оно отличается от реальности безопасности. Четыре дисциплины, две из которых очень близко соотносятся друг с другом, могут помочь пролить свет на эту проблему. Во-первых, это поведенческая экономика, иногда называемая поведенческим финансированием. Поведенческая экономика рассматривает человеческие факторы – эмоциональные, социальные и познавательные – и то, как они влияют на принятие экономических решений. Во-вторых, это психология принятия решений, более конкретно – теория ограниченной рациональности, которая изучает, как мы принимаем решения. Ни одна из этих дисциплин напрямую не рассматривает безопасность, но обе принимают во внимание понятие риска: поведенческая экономика больше по отношению к экономическому риску, а психология принятия решений в большей степени рассматривает риски, связанные с безопасностью. Обе дисциплины достаточно подробно объясняют различия между ощущением и реальностью безопасности и, что более важно, из чего эти различия проистекают.

Существует также прямое исследование психологии риска. Психологи изучают восприятие риска, пытаясь выяснить, когда мы преувеличиваем опасность рисков и когда придаем ей меньшее, чем следовало бы, значение.

Четвертая из относящихся к вопросу дисциплина – это неврология. Психология безопасности очень тесно связана с тем, как мы думаем, причем принимаются во внимание как интеллектуальный, так и эмоциональный аспекты. За тысячелетия мозг разработал сложные механизмы, чтобы справляться с опасностями. Понимание того, как мозг работает, и в каких случаях он дает сбой, является существенным условием понимания ощущения безопасности.

Эти дисциплины многому могут научить тех, кто занимается безопасностью, работают ли эти специалисты над безопасностью компьютерных продуктов или проводят политику национальной безопасности. И если эта статья покажется немного беспорядочной, то это только потому, что я только начинаю разбираться в огромном количестве посвященных данной теме исследований. В некотором роде я ощущаю себя человеком, который собрал понемногу информации отовсюду, и большая часть этого эссе говорит: «Посмотрите! Разве это не увлекательно? А теперь обратите внимание сюда! Разве это так же не удивительно?» И где-то посреди всего этого прослеживаются нити, которые связывают все вместе, уроки, которые мы можем усвоить (помимо того, что «люди странные») и способы создания систем безопасности, которые принимают во внимание ощущение безопасности, а не игнорируют его.

Компромисс безопасности

Безопасность – это компромисс. Далее эта мысль описывается довольно подробно, данный принцип необходимо прочно усвоить для понимания психологии безопасности. Абсолютной безопасности не существует, и определенная степень безопасности всегда подразумевает некие компромиссы.

Безопасность стоит денег, но помимо этого за нее приходится расплачиваться временем, удобствами, возможностями, свободой и так далее. Неважно, приходится ли ради дополнительной безопасности поступиться удобством и постоянно носить ключи в кармане и открывать замок каждый раз, когда вы хотите попасть домой, или поступиться временем и затратами на обыск каждого пассажира ради дополнительных мер безопасности против определенного рода авиатерроризма – любые меры по безопасности связаны с компромиссами.

Я помню, как спустя несколько недель после трагедии 11 сентября репортер спросил меня: «Что мы можем сделать, что это не повторилось вновь?» «Это проще простого, – ответил я, – необходимо запретить любые полеты».

Такой компромисс столь категоричен, что мы как общество никогда на него не пойдем. Однако спустя несколько часов после тех террористических атак именно это мы и сделали. Когда мы не знали масштабов атаки и замысла террористов, принуждение к посадке каждого самолета было вполне разумным компромиссом. И даже теперь, спустя годы, я не слышал, чтобы кто-нибудь критиковал это решение.

Бессмысленно рассматривать безопасность только лишь с точки зрения эффективности. «Насколько это эффективно против угрозы?» – некорректно сформулированный вопрос. Правильнее было бы спросить: «Это приемлемый компромисс?». Бронежилеты очень эффективны и отлично защищают от пуль. Но для большинства из нас, живущих в относительно безопасных индустриализованных странах с развитой законодательной системой, ношение бронежилета не является приемлемым компромиссом. Дополнительная безопасность этого не стоит: не стоит затрат, дискомфорта и нелепого внешнего вида. Но стоит переместиться в другую часть света, и это может показаться приемлемым компромиссом.

Мы идем на компромиссы ради безопасности, большие или малые, каждый день. Мы идем на них, когда решаем запереть дверь утром, когда выбираем маршрут поездки и когда решаем, стоит ли заплатить за что-то чеком, кредитной карточкой или наличными. Компромиссы — часто не единственный фактор принятия решений, но они являются способствующим фактором. Большую часть времени мы даже не осознаем этого. Мы идем на компромиссы в области безопасности интуитивно.

Этот интуитивный выбор наиболее важен для жизни на этой планете. Каждое живое существо идет на компромиссы в области безопасности, в большинстве случаев, как представитель вида – эволюционирует в одном направлении, а не в другом, – но также как отдельная особь. Представьте кролика, который сидит в поле и поедает клевер. Внезапно он замечает лису. Ему нужно принять решение, чем же стоит поступиться: остаться на месте или бежать? Те кролики, которым такие решения удаются лучше, будут жить и размножаться, тогда как другим суждено быть съеденными или умирать с голоду. Это означает, что как успешный на планете вид, люди, должно быть, очень преуспели в принятии решений относительно компромиссов в области безопасности.

И, тем не менее, создается впечатление, что мы практически не способны на правильные решения в этой области. Мы всегда все неверно понимаем. Мы преувеличиваем одни риски, тогда как приуменьшаем значение других. Мы увеличиваем одни расходы, в то время как минимизируем другие. Даже простые компромиссы мы снова и снова оцениваем неправильно. Если бы пришелец с другой планеты, руководствующийся только логикой, стал изучать человеческое поведение в контексте безопасности, мы бы ему показались крайне неразумными.

Правда состоит в том, что нам не так уж плохо удаются решения в области безопасности. Мы достаточно хорошо приспособлены к тому, чтобы иметь дело со средой безопасности, характерной для предков современного человека, живших небольшими семейными группами на плоскогорьях Восточной Африки. Дело в том, что Нью-Йорк 2007 года отличается от Кении за 100 000 лет до нашей эры. Таким образом, наше чувство безопасности расходится с реальностью безопасности, и мы все оцениваем неверно.

Существует несколько определенных аспектов, которые могут быть оценены неверно при принятии компромиссных решений в области безопасности. Например:

• Степень серьезности риска.
• Вероятность риска.
• Объем затрат.
• Эффективность контрмер, снижающих вероятность риска.
• Возможность адекватного сопоставления рисков и затрат.

Чем больше ваше ощущение этих пяти аспектов расходится с реальностью, тем меньше ваша воображаемый компромисс будет соответствовать действительности. Если вы считаете, что риск гораздо серьезнее, чем он есть на самом деле, то на уменьшение риска вы затратите больше, чем нужно. Если вы по какой-либо причине думаете, что риск существует, но он касается только других людей, ваши затраты будут недостаточными. Если вы переоцените стоимость контрмер, то вероятность применить их в нужное время невелика, а если вы переоцените эффективность контрмер, вы, скорее всего, примените их тогда, когда в этом нет необходимости. Если вы неточно определите суть компромисса, вы не сможете правильно сбалансировать затраты и эффективность контрмер.

Многое из этого можно отнести на счет простой неосведомленности. Если вы думаете, что уровень убийств в вашем городе составляет десятую часть от действительного, то вероятно вы примите неадекватное решение по безопасности. Однако наибольший интерес представляет расхождение между восприятием и реальностью, которое не может быть объяснено так просто. Почему даже если кто-то знает, что в автомобильных катастрофах ежегодно погибает 40 000 человек только в США, а в самолетах погибают лишь сотни по всему миру, то этот человек больше боится самолетов, а не автомобилей? Почему, когда от отравления пищей ежегодно погибает 5000 человек, а трагедия 11 сентября унесла жизни 2 973 человек, при том, что это событие не повторялось, мы тратим десятки миллиардов долларов в год (даже не считая операций в Ираке и Афганистане) на защиту от терроризма, в то время как бюджет организации по контролю за продуктами питания и лекарствами всего 1,9 миллиарда долларов?

Точка зрения, которую я отстаиваю, состоит в том, что эти нелогичные компромиссы могут быть объяснены с помощью психологии. Нечто в том, как работает наш мозг, заставляет нас больше бояться полетов, чем поездок на машине и заставляет тратить деньги, время и другие средства на предотвращение угрозы терроризма, а не на предотвращение отравлений пищей. Более того, эти кажущиеся нелогичными решения имеют под собой эволюционную основу: они сослужили хорошую службу нашему виду в прошлом. Осмысление этих нелогичных компромиссов, а также того, почему они существуют и почему они подводят нас сейчас, существенно для понимания того, как мы принимаем решения в области безопасности. Это необходимо, чтобы понять, почему, являясь весьма успешным видом на планете, мы идем на такие невыгодные компромиссы в области безопасности.

Общепринятые взгляды на риск

В большинстве случаев, когда восприятие безопасности не совпадает с реальностью безопасности, это происходит потому, что восприятие риска не совпадает с реальностью риска. Мы беспокоимся не о тех вещах, уделяя внимание незначительным угрозам и не придавая должного значения более опасным. Мы неверно оцениваем масштабы различных опасностей. Многие из этих случаев могут быть отнесены на счет нехватки информации или плохих подсчетов, но существует ряд основных ошибок, которые мы допускаем снова и снова.

В своей книге «За пределами страха»(Beyond Fear) я отметил следующие пять:

• Люди преувеличивают производящие сильное впечатление риски и приуменьшают значение обычных.
• У людей возникают проблемы в оценке рисков во всем, что выходит за рамки обычного положения вещей.
• Персонифицированные риски считаются более опасными, чем анонимные.
• Люди недооценивают риски, на которые идут самостоятельно, и переоценивают те, которые не могут контролировать.
• И, наконец, люди переоценивают риски, которые у всех на слуху и являются объектом общественного внимания.

У Дэвида Ропейка и Джорджа Грея есть более длинный список в книге «Риск: Руководство для принятия решений о том, что действительно безопасно и что представляет угрозу в окружающем мире» (Risk: A Practical Guide for Deciding What’s Really Safe and What’s Really Dangerous in the World Around You):

• Большинство людей более обеспокоены рисками, которые являются для них новыми, чем теми, с которыми они уже свыклись за некоторое время. Летом 1999 года жители Нью-Йорка больше всего опасались энцефалита, переносимого москитами – ранее эта инфекция на территории США никогда не наблюдалась. К лету 2001 года, хотя были зарегистрировано больше случаев проявления инфекции, и несколько людей заболели, страх уменьшился. Риск все еще существовал, но жители Нью-Йорка уже свыклись с ним. Их знакомство с этим риском помогло им взглянуть на него по-другому.
• Большинство людей меньше опасаются естественных рисков, чем рисков, провоцируемых человеком. Многие люди больше боятся радиации от захоронения ядерных отходов или от сотовых телефонов, чем солнечной радиации, которая представляет собой большую опасность.
• Большинство людей меньше опасаются рисков, которые они выбирают самостоятельно, чем тех, которые им навязываются. Курильщики меньше боятся вреда от курения, чем асбеста или другого загрязнения воздуха на их рабочем месте, поскольку у них в этом случае практически нет выбора.
• Большинство людей меньше опасаются рисков, если с этими рисками сопряжены еще и некоторые выгоды. Люди рискуют погибнуть или покалечиться при землетрясении, когда живут в Сан-Франциско или в Лос-Анджелесе, потому что им нравится там жить или потому что они могут найти там работу.
• Большинство людей больше опасаются рисков, в результате которых они могут умереть особенно ужасной смертью (например, быть съеденными акулой), чем тех, в результате которых они могут умереть менее драматично (например, болезни сердца – убийца номер один в Америке).
• Большинство людей меньше опасаются рисков, над которыми они чувствуют некоторый контроль (например, вождение), и больше опасаются рисков, которые они не контролируют (например, полет на самолете или сидение в салоне в качестве пассажира, когда ведет кто-то другой).
• Большинство людей меньше опасаются рисков, исходящих от людей, мест, корпораций, правительств, которым они доверяют, и больше боятся рисков, которые связаны с источниками, которым они не доверяют. Представьте, что вам предложили два стакана прозрачной жидкости. Вам нужно выпить один из них. Первый вам предлагает известный телеведущий. Второй – химическая компания. Большинство людей выпьет то, что предлагает ведущий, хотя у них нет никаких данных относительно того, что же именно в этих стаканах.
• Мы больше боимся опасностей, о которых мы больше знаем, и меньше боимся тех рисков, о которых мы менее осведомлены. Осенью 2001 года осведомленность о терроризме была настолько полной, что страх был просто диким, тогда как страх уличных преступлений, глобального изменения климата и других угроз был низким. Не потому, что эти угрозы исчезли, а потому что уровень осведомленности о них упал.
• Мы гораздо больше боимся рисков с высоким уровнем неопределенности, и гораздо меньше боимся, если уровень неопределенности низкий, что объясняет, почему мы с беспокойством встречаем все новые технологии.
• Взрослые больше боятся за своих детей, чем за себя. Большинство людей боится асбеста в школах своих детей больше, чем асбеста в своем рабочем помещении.
• Как правило, мы больше боимся опасности, которая затрагивает нас лично, чем опасности, которая угрожает другим. Граждане США меньше боялись терроризма до 11 сентября 2001 года, потому что американцы, которые подвергались террористическим атакам, практически все находились за территорией США. Но внезапно, 11 сентября, риск терроризма стал личным. Когда такое случается, растет страх, даже если статистическая вероятность риска крайне мала.

Другие авторы приводят эти и похожие аспекты – они указаны в Таблице 1.

При просмотре Таблицы 1 возникает впечатление, что многие представления о рисках вполне обоснованы. На это есть две причины. Во-первых, восприятие рисков глубоко укоренилось у нас в мозгу – это результат миллионов лет эволюции. И, во-вторых, наше восприятие рисков, в общем, достаточно точное – оно позволило нам выживать и производить потомство на протяжении этих миллионов лет.

Причина неверного восприятия современных рисков кроется в том, что скорость возникновения новых ситуаций опережает скорость процесса эволюции – это ситуации, которые существуют в мире 2007 года, но которых не было за 100 000 лет до нашей эры. Как белка, чьи навыки ухода от хищников не спасают ее от того, чтобы быть сбитой машиной, или североамериканский голубь, которого эволюция подготовила к тому, чтобы выжить при встрече с ястребом, но не с ружьем охотника, так и наши природные способности защиты от угроз могут подвести нас при столкновении с такими явлениями как современное человеческое общество, технологии и средства массовой информации. И хуже того, эти способности могут намеренно блокироваться другими людьми – политиками, маркетологами и так далее – то есть теми, кто эксплуатирует сбои наших естественных способностей в своих целях.

Чтобы понять все это, мы должны разобраться в том, как функционирует наш мозг.

Риск и мозг

Человеческий мозг – это удивительный орган, но в нем много беспорядочного. Из-за того, что он развивался на протяжении миллионов лет, многие процессы и функции скорее хаотично переплетены, чем логически организованы. Некоторые процессы оптимизированы только для определенного рода ситуаций, а другие не работают так хорошо, как могли бы. Некоторые функции дублируются, а кое-какие мозговые процессы даже вступают в конфликт.

Оценка и реакция на риск является одной из наиболее важных вещей, с которыми имеет дело живое существо, и за это отвечает наиболее примитивная часть мозга. Это миндалевидное тело: оно расположено прямо над стволовой частью мозга – то, что называют средней височной долей. Миндалевидное тело отвечает за обработку базовых эмоций, которые запускаются сенсорными сигналами – такие как гнев, избегание, защитное поведение и страх. Это древняя часть мозга, по всей видимости, она развилась еще у ранних рыб. Когда животное (ящерица, птица, млекопитающее, даже вы) слышит, видит или чувствует что-либо потенциально опасное, миндалевидное тело реагирует немедленно. Именно оно является причиной выброса адреналина и других гормонов в кровь, что провоцирует реакцию борьбы или бегства, увеличивая силу и частоту сердечного ритма, напряжение мышц и заставляя ладони потеть.

Этот механизм отлично работает, если вы – ящерица или лев. Вам необходима быстрая реакция: чем быстрее вы можете заметить опасность и убежать от нее или противостоять ей, тем более вероятно, что вы выживете и оставите потомство.

Однако мир более сложен. Некоторые пугающие вещи в действительности не так опасны, как кажутся, с другими же лучше оставаться напуганным, чтобы выработать более выгодную будущую реакцию. Это означает, эволюционным преимуществом является возможность придержать рефлексивную реакцию борьбы или бегства, чтобы сделать более точный анализ ситуации и способов выхода из нее.

У нас, людей, совершенно другой способ анализа риска. Это более продвинутая часть головного мозга, которая в масштабах эволюции развилась совсем недавно, и присутствует только у млекопитающих. Она отвечает за интеллект и аналитику. Она может рассуждать. Она может выбирать компромиссы с более тонкими нюансами. Но с другой стороны она гораздо медленнее работает.

Таким образом, нарисовалась первая фундаментальная проблема: у нас две системы, которые реагируют на риск: примитивная интуитивная система и более продвинутая аналитическая система, и они работают параллельно. Новой системе достаточно сложно сопротивляться миндалевидному телу.

В своей книге «Широко открытое сознание» (Mind Wide Open) Стивен Джонсон упоминает случай, когда он со своей женой жил в квартире, и большое окно внезапно открылось во время урагана. В тот момент он стоял рядом с окном и услышал свист ветра перед тем, как окно открылось. Ему повезло – небольшой шаг в сторону, и он был бы мертв, однако этот звук так и не оставил его в покое:

«Но со времени этого июньского урагана у меня появился новый страх – звук ветра, свистящий в щели окна. Теперь я знаю, что окно открылось потому, что оно было плохо вставлено… Я абсолютно уверен, что окна, которые у нас сейчас, вставлены нормально, и я доверяю нашему управляющему, когда он говорит, что окна спроектированы таким образом, что могут выдерживать ветры ураганной силы. В течение пяти лет, прошедших с того июня, мы пережили десятки ураганов с порывами ветра, сравнимыми с тем, что выбил то окно, и наши новые окна ни разу нас не подвели.

Я знаю все эти факты, и тем не менее, когда начинается ветер, и я слышу его свист, то я чувствую, как поднимается уровень адреналина… Часть моего мозга – та часть, которая наиболее близка моему естеству, часть, у которой есть мнение о мире и которая решает, как рационально действовать в соответствии с этим мнением, знает, что окна безопасны… Но другая часть моего мозга каждый раз хочет забаррикадироваться в ванной».

Существует резонная причина, почему эволюция спроектировала наш мозг таким образом. Если вы – высший примат, живущий в джунглях, и на вас напал лев, необходимо, чтобы вы развили страх перед львами на всю жизнь, или, по крайней мере, чтобы испытывали страх перед львами в большей степени, чем перед другими животными, которые на вас не нападали. С точки зрения соотношения риска и безопасности, это оправданный компромисс, на которую идет мозг, и, если задуматься, это ничем не отличается от выработки организмом антител против, скажем, ветрянки после единичного заражения. В обоих случаях тело говорит: «Это произошло один раз, значит, это может произойти снова. И когда это произойдет, я буду готово». В мире, в котором количество угроз ограничено, где есть только несколько болезней и хищников, которые могут воздействовать на небольшой участок земли, занятый племенем, это работает.

К сожалению, система мозга, отвечающая за страх, не действует тем же образом, что и иммунная система организма. В то время как тело может произвести антитела к сотням болезней, и эти антитела могут циркулировать в крови, ожидая повторной атаки той же болезни, мозгу трудно справляться с множеством страхов, сопровождающих человека всю жизнь.

Все это связано с функционированием миндалевидного тела. Второй фундаментальной проблемой является то, что аналитическая система настолько нова в эволюционном смысле, что она еще не отшлифована. У психолога Дэниэла Гилберта есть отличная цитата, иллюстрирующая эту мысль:

«Мозг – это прекрасно спроектированная машина для решения проблем, которая постоянно сканирует окружающее на предмет явлений, которых в данный момент нужно избежать. Именно этим мозг и занимался несколько сот миллионов лет, и затем, всего несколько миллионов лет назад мозг млекопитающих научился новому приему: предсказывать место и время опасностей до того, как они произойдут.

Наша способность избегать того, что еще не произошло, является одной из наиболее поразительных инноваций мозга – без нее у нас не было бы зубных щеток и фондов пенсионного накопления. Но эта инновация все еще на ранней стадии развития. Программа, которая позволяет нам реагировать на непосредственные опасности, является древней и надежной, но дополнительная «утилита» к ней, позволяющая нам реагировать на угрозы, которые могут появиться в необозримом будущем, находится в стадии «бета-тестирования».

Многое из того, о чем я пишу в следующих разделах, является примером того, как эти новые части все понимают неправильно.

И это касается не только рисков. Люди – не компьютеры. Мы не оцениваем компромиссы в области безопасности с точки зрения математики, изучая относительные вероятности различных событий. Вместо этого у нас есть готовые рецепты, общие установки, стереотипы и предпочтения – все это называется эвристикой. Эвристика влияет на то, что мы думаем по поводу рисков, как мы оцениваем вероятность будущих событий, как мы оцениваем затраты, и как мы идем на компромиссы. У нас есть способы нахождения ответов, близких к оптимальным, при условии ограниченных познавательных возможностей. Это хорошо описано у Дона Норманна, в его замечательном эссе «Быть Аналоговым» (Being Analog).

Дэниел Канеман, который получил Нобелевскую премию по экономике за исследования в этой области, говорит о том, что у людей есть две познавательные системы – интуитивная и разумная:

«Операции первой системы обычно быстрые, автоматические, не требующие усилий, ассоциативные, имплицитные (не подверженные интроспекции) и зачастую эмоционально окрашенные. Кроме того, они управляются привычками, поэтому их сложно контролировать или изменить. Операции второй системы более медленные и последовательные, они требуют усилий, более подвержены сознательному наблюдению и намеренному контролю. Они также характеризуются относительной гибкостью и потенциально могут подчиняться правилам».

Когда вы будете читать об эвристических методах, описанной ниже, вы сможете понять эволюционные причины их существования. И большинство из них все еще очень полезны. Проблема в том, что они могут подвести нас, особенно в контексте современного общества. Наша социальная и технологическая эволюция в значительной степени опередила нашу эволюцию как вида, и наш мозг работает по эвристическим правилам, которые больше подходят для жизни в небольших первобытных семейных группах.

И когда эти эвристические методы подводят нас, наше восприятие безопасности расходится с реальностью безопасности.

ЧТО ТАКОЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ? | Риск для безопасности .net

БЕЗОПАСНОСТЬ = Временный момент, когда физический ущерб невелик?

Если БЕЗОПАСНОСТЬ — это просто «нулевой вред», то ЛЮБОВЬ — это просто «нулевая ненависть»?

Вам также может понравиться: ЧТО ТАКОЕ БЕЗОПАСНЫЙ СБРОС? и риск vs опасность vs безопасность

Загрузите плакат Backronym «Что такое безопасность» здесь: Safety-Backronym-Poster.pdf (20 загрузок)

См. также: What ISN’T Safety

Алан Квилли недавно опубликовал эту статью в своем блоге: Каково ВАШЕ определение БЕЗОПАСНОСТИ ?.Он говорит:

Многие из нас, в том числе и я, используют слово БЕЗОПАСНЫЙ (и небезопасный) в наших письмах и обсуждениях. Если вы работаете в сфере управления безопасностью, это, скорее всего, даже в вашей должности.

Что меня забавляет, а иногда и беспокоит, так это то, что, когда им задают вопрос о своем определении слова «БЕЗОПАСНЫЙ», люди, работающие в сфере безопасности, часто спотыкаются и заикаются, когда дело доходит до их определения.

Статья Алана побудила меня воскресить эту статью, которая некоторое время назад действительно вызвала интересную дискуссию …….,

Меня на днях спросили: «Что такое безопасность»? Чертовски хороший вопрос …… .Они говорят, что для большинства людей он очень важен при принятии решения, куда им идти, что покупать и что делать, сознательно или бессознательно. Еще пару лет назад я никогда особо не задумывался об этом, я думал, что просто делаю это. Это просто «то, что есть»? Если вы ответите на этот вопрос быстро и лаконично, то, полагаю, вы тоже не особо задумывались об этом! Для разных людей это обязательно будет по-разному. Это немного похоже на вопрос: «Что такое любовь»?

Если вы менеджер по безопасности, то чем вы занимаетесь, если это невозможно правильно измерить, понять или определить? Управляете ли вы вещами (опасностями), статистикой, системами, соответствием, поведением, чувствами, неудачами, мыслями или восприятием? Это безопасность? Если вы менеджер по нулевому вреду — у вас ничего не получается?

Эта статья доктора Роба Лонга дает некоторые ответы: Безопасность не должна быть связана с безопасностью , Роб говорит:

Меня часто вызывают в организации из-за некоторой озабоченности по поводу безопасности, многие видят мою работу как что-то о «поведении», но я не об этом.Некоторые думают, что я пишу о безопасности, но это не так, а некоторые хотят, чтобы я приводил истории типа «исправления» и иллюстрации о том, как повысить безопасность на работе, но я не делаю этого. Могу я просто сказать вот что: если ваш мир только о безопасности, то ваш мир слишком мал.

Когда я приезжаю в организации, я часто начинаю с ряда консультаций, «обходов», наблюдений и предварительного обучения, затем оказываю некоторые услуги или, возможно, программу, и это не занимает много времени, прежде чем кто-нибудь подойдет мне и сказать: «Роб, дело не только в безопасности, не так ли?», и когда это произойдет, я знаю, что мы начинаем куда-то двигаться.

Безопасность должна быть связана не с безопасностью, а с точки зрения жизни и обучения. Ш

Безопасность на работе: что это значит для сотрудников

Сколько раз вы слышали «безопасность прежде всего» или «все начинается с безопасности»? Я почти уверен, что все мы слышали вариации этих фраз. Мне, как специалисту по безопасности, иногда бывает сложно понять, какой подход лучше всего мотивирует сотрудников и персонал быть более внимательными к безопасности на рабочем месте и дома. Почему тоже дома? Это потому, что 70 процентов всех травм происходит дома.

Наша цель — создать культуру безопасности, но что такое культура безопасности? Общее определение — это набор общих убеждений, приемлемых для группы, но я считаю, что культура безопасности выходит за рамки этого.Поэтому я решил попытаться повысить осведомленность сотрудников и сотрудников о безопасности на моем рабочем месте, вовлекая их в наши ежемесячные собрания по безопасности. Я начал с того, что задавал каждому сотруднику на совещаниях по безопасности два вопроса: что для них значит безопасность; а что такое культура безопасности?

На первый вопрос я получил разные ответы, основанные на их личных убеждениях, например, о невредимости. Меня впечатлил один из полученных ответов: безопасность — это «стиль жизни».«И это заставило меня задуматься об основных ценностях человека.

Что касается второго вопроса, я был удивлен тем, что большинство сотрудников не знали, что такое культура безопасности или их концепция культуры безопасности, например, носить каску. Я получил много положительных отзывов, но также получил негативную реакцию от некоторых сотрудников, которые не хотели, чтобы их выделяли перед группой, и предпочитали не участвовать. Я понимаю, что не всем комфортно выступать перед группами, но я считаю, что для того, чтобы стать лучше как личность, вы должны находиться за пределами своей зоны комфорта.Итак, мое определение культуры безопасности — это «набор общих основных ценностей группы людей, которые считают, что безопасность — это больше, чем работа, дом или образ жизни; это часть того, кто мы есть ».

В следующем месяце я решил придерживаться того же формата на наших совещаниях по безопасности. На этот раз я задал два вопроса: что вы делаете сейчас для обеспечения безопасности; и что вы готовы сделать в следующем месяце для повышения безопасности на месте? Очевидно, эти вопросы были более сложными для сотрудников, потому что они были нацелены на то, чтобы заставить их копнуть глубже в себе.

На первый вопрос, как и в предыдущем месяце, я получил широкий спектр ответов — от подбора предметов с земли до обеспечения правильной блокировки их коллеги по работе во время уборки и обслуживания. Когда дело дошло до второго вопроса, сотрудники затруднились с ответом.

Чтобы помочь им, я дал им два личных обязательства, которые я взял на себя в течение следующих двух месяцев: искать только положительные действия вокруг меня; и наблюдать за одним сотрудником в день, благодарить их за безопасную работу и сообщать им причину, по которой я их благодарил.Когда я упомянул о своих собственных обязательствах, это действительно побудило некоторых рабочих взять на себя личные обязательства по повышению безопасности на рабочем месте.

Как видите, безопасность не так проста, как замена болта или установка ограждения. Он имеет дело с людьми. Хотел бы я сказать, что все сотрудники поддержали мой подход, но я добился некоторого прогресса. Некоторым сотрудникам открылись глаза на этот новый подход, согласно которому безопасность исходит изнутри каждого из нас.

Сертифицированный консультант по вопросам здоровья и безопасности Кристиан Фурнье — координатор по безопасности и обучению в Fornebu Lumber Company Inc.в Нью-Брансуике.