Невыдуманные сюжеты из воспоминаний фронтовиков и почтальонов — Российская газета
Невыдуманные сюжеты из воспоминаний фронтовиков и почтальонов*
«У Марии Васильевны погиб муж, пришла похоронка на старшего сына. А в конце войны — еще одна похоронка на младшенького. Эту похоронку я, мальчишка-почтальон, вскрыл, хотя это не разрешалось. А когда прочитал, то не смог отдать ее матери. Так и проносил до 9 мая 1945 года. А аккурат девятого, после того как пронеслась весть о капитуляции Германии, еще не по радио, а по какому-то немыслимому людскому телеграфу, я получил вдруг письмо от ее младшего сына Николая. Датировано оно февралем, раньше, чем похоронка писалась. Но я взял его и решил, пусть в этот день всенародного ликования мать, которая не знает, что ее сын погиб, получит от него весточку. Пусть думает, что жив еще. Пускай хоть день, да радость.
Прихожу к ним, а в доме гульба! Оказывается, Николай вернулся еще два дня назад. Без руки, но — вернулся. Ошиблась похоронка. Вот как оно бывает. А похоронку эту я Николаю отдал».
Э. Бондарев, почтальон г. Брянска
«Написал матери из госпиталя письмо, мол жив, все в порядке. Мать письмо получила, а через неделю пришла на меня похоронка, в которой говорилось: «Ваш сын Рогозин П.М. убит в бою 2/9/43. Похоронен местным населением города Валки в братской могиле». Мать сначала обезумела от горя, а потом сопоставила даты извещения и моего последнего письма и поняла, что письмо отправлено позже похоронки».
Павел Михайлович Рогозин, младший лейтенант, командир пулеметного взвода
«…Насколько я понял, того убитого лейтенанта, который лежал у танка, приняли за меня и сообщили в штаб, что я погиб. И вот тут мне впервые за всю войну стало по-настоящему страшно. Я с ужасом представил, что будет с моей больной матерью, уже потерявшей во время эвакуации двух своих сыновей, если она получит извещение о моей смерти. Я испугался, что она просто не переживет эту весть, поэтому сразу сел и написал письмо родителям, что я жив-здоров, и четко поставил дату. И как потом оказалось, мое письмо и похоронка пришли домой с разницей в один день».
Марат Александрович Калиненок, гвардии лейтенант, командир танка
«…В роще собираются уцелевшие после тяжелого боя солдаты, сидит на пеньке комбат Яцук. Перед ним на пустом снарядном ящике какие-то бумаги. Он просматривает их одну за другой и подписывает. Подхожу сзади, смотрю через плечо. Старший лейтенант собирается подписать уже заготовленное извещение о моей гибели — похоронку. Хлопаю его по плечу, он оборачивается: «А, ты жив!» — похоронка скомкана и летит в сторону…»
Евгений Дмитриевич Монюшко, старший лейтенант, командир взвода артиллерийского полка
«В наш Бор пришла похоронка на Карельского Петра Федоровича. Семье сочувствовали, поддерживали как могли. И вот я разбираю почту, вижу: письмо от него! По штемпелю было видно, что оно написано после похоронки! Живой! Что со мной сделалось! Письмо схватила и просто полетела на поле. Бегу, письмом машу, кричу: «Живой! Живой!» Вся бригада навстречу мне бежит. Все ревут! Что творилось тогда, мне не передать — как все кричали и ревели. Каждый о своем — кто-то уже получил похоронку, кто-то надеялся дождаться своих с фронта. Все верили в чудо. И вот же оно! Значит, у всех есть надежда. Это словами не выразить…
А Петр Федорович в том письме сообщал, что раненый, лежит в лазарете. Эта новость окрылила село. Потом он вернулся домой».
Мария Федоровна Рудалева, сельский почтальон
«С полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. Пришли мы в полк. Там великое удивление, ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: «Ничего. Будешь жить долго».
Иван Семенович Козубенко, гвардии лейтенант медслужбы, старший врач танкового полка
А. и С. Ткачевы. Май сорок пятого. 1980 год.
* Подготовила Ольга Чагадаева по материалам сайта iremember.ru, книги «Творцы победы: от рядового до маршала» М., 1987; газеты «Правда Севера», 2018, 10 мая.
Взгляд на две тысячи ярдов
Взгляд на две тысячи ярдов или взгляд в пространство/отрешённый взгляд/ несфокусированный взгляд, часто наблюдаемый у солдат, перенёсших боевую психическую травму.Ступор, для которого характерен такой взгляд — это защитная реакция психики на невыносимые для нее условия. Так мозг пытается защититься от перегрузки и боевой психической травмы. Причем зачастую успешно — состояние полной отрешенности и расфокусировки может вскоре закончиться и солдат снова вернется в норму.
Само выражение появилось после публикации в журнале «Life» репродукции с картины известного американского художника, военного корреспондента и историка Томаса Ли написанной им во время битвы с японскими войсками за остров Пелелиу в Микронезии.
«Взгляд на две тысячи ярдов» — 1944.
Томас Ли: «Я видел людей с таким выражением лица. Оно было у меня самого. Ощущается скованность, и мышцы не слушаются, когда вы пытаетесь улыбнуться, или проявить эмоцию, или заговорить
Итальянский солдат Антонио Метруччо после боя, который длился 72 часа.
Роберт Делоной после двух дней и ночей сражения на пляже атолла Эниветок. Маршалловы острова, февраль 1944 года.
Солдат Первой мировой после битвы в окопах. Сражение при Флер-Курселет, наступление на Сомме, 1916.
Советский военнопленный в стальном нагруднике СН-42 в районе деревни Сюскюярви, Финляндия.
Перевязочный пункт Первой мировой. Один из самых жутких примеров взгляда на две тысячи ярдов.
Окрестности Ипра, 1917.
Немецкий снимок раненого красноармейца сразу после боя.
Советский солдат с характерным взглядом на две тысячи ярдов. Великая Отечественная война.
Немецкий солдат плененный в битве под Сталинградом.
Разумеется, такое явление не было редкостью на любой войне, однако-же сами снимки являются довольно нечастыми. Подобные образы можно разыскать скорее у фронтового фотографа, фотографировавшего исключительно выживших солдат противоборствующих войск. Вследствие чего сложилось мнение, что фронтовая пропаганда избегала публикации подобных снимков сделанных среди своих бойцов, дабы впоследствии избежать подозрений в подрыве боевого духа армии.
В общем, если вдруг где-то наткнетесь на такие образы, прошу по возможности дополнять ими эту тему.
p.s. Данное определение несколько витиевато и ново для нашего слуха, однако синоним ему есть конечно-же и в русской речи; к примеру, в обществе старых советских десантников порою можно услышать выражение «квадратные глаза» — это оно и есть — то самое минутное отражение души и состояния тела.
По мотивам: disgustingmen
«Взгляд на тысячу ярдов» — внешний вид солдат, переживших боевое потрясение
Среди американских военных есть выражение «взгляд на тысячу ярдов», которое используют, говоря о бойце с настолько отстраненным взглядом, словно он смотрит куда-то за пределы пространства и времени.Это словосочетание идеально описывает внешний вид солдата, пережившего длительный стресс или шокирующее событие, которое травмировало его психику.
Фото, на которых удалось запечатлеть взгляд на тысячу ярдов, вызывают странное ощущение — внезапно становится понятно, что человеческий разум может вот так запросто полностью остановить свою работу, как сломавшиеся механические часы.
Томас Ли, «Взгляд на две тысячи ярдов» — 1944.
Ступор, для которого характерен такой взгляд — это защитная реакция психики на невыносимые для нее условия боевых действий. Так мозг защищается от перегрузки и боевой психической травмы. Причем зачастую успешно — состояние полной отрешенности и расфокусировки может вскоре закончиться и солдат снова вернется в норму.
История выражения началась с картины «Взгляд на две тысячи ярдов», написанной военным художником Томасом Ли во время битвы с японскими войсками за остров Пелелиу в Микронезии. Ли, сам присутствовавший на поле боя, столкнулся со множеством солдат, которые после очередного штурма какое-то время впадали в ступор и приобретали этот характерный взгляд.
Американский морпех Роберт Делоной после двух дней и ночей сражения на пляже атолла Эниветок. Маршалловы острова, февраль 1944 года.
«Взгляд на тысячу ярдов» стал обсуждаемой темой в XX веке после Мировых войн. Хотя, на самом деле, такая реакция изначально характерна для человека, пережившего мощный стресс в бою. О чем-то подобном писали еще древние авторы.
Американский морпех, контуженный в битве за Хюэ. Вьетнам, 1968, фотограф — Дон МакКаллин.
Однако больше всего фотографий осталось именно от Вьетнамской войны. Это связано не с тем, что во время этой бойни людям намного чаще приходилось впадать в ступор. Но в отличие от предыдущих войн, корреспонденты не пытались скрыть такие образы. Ранее фотографы не стали бы публиковать нечто подобное, опасаясь обвинений в подрыве боевого духа армии.
Душещипательные фото лиц солдат, которые прошли через ад
У американских военнослужащих есть выражение «взгляд на две тысячи ярдов». Так они называют взгляд солдата, который пережил эмоциональное потрясение во время боя. Взгляд устремлен далеко вперед, но он совершенно пустой. Организм впадает в ступор и буквально отключается.
Американский морпех Роберт Делоной после двух дней и ночей сражения на пляже атолла Эниветок. Маршалловы острова, февраль 1944 года.
Такое определение распространилось после того, как журнал Life опубликовал у себя картину Томаса Ли. Художник много общался с солдатами во время сражения американцев с японскими войсками за остров Пелелиу в Микронезии. Он решил показать лицо солдата, который повидал слишком много ужасов.
Томас Ли, «Взгляд на две тысячи ярдов», 1944 год.
Ученые утверждают, что такая реакция организма — защитный механизм. Тело отключается на пару минут, чтобы мозг смог не перегрузился.
Итальянский солдат Антонио Метруччо после боя, который длился 72 часа. Фотограф — Маки Галимберти.
Германский солдат, взятый в плен в ходе битвы при Пашендейле, 1917 год.
Перевязочный пункт Первой мировой. Окрестности Ипра, 1917 год. Один из самых жутких примеров «взгляда на две тысячи ярдов».
Американский солдат Карлос Орхуэла. Афганистан, провинция Гильменд, 2008 год. Фотограф — Луи Палу.
Американский солдат Майк Трипп в католической церкви На Тхо Ан Хоа. Вьетнам, 15 мая 1967 года. Фотограф — Фрэнк Джонстон.
Американский морпех, контуженный в битве за Хюэ, Вьетнам, 1968 год. Фотограф — Дон Маккаллин.
Американский солдат Джейкоб Уильям Мур, попавший со своим подразделением в засаду, Кандагар, Афганистан, 2010 год. Фотограф — Джером Старкли.
Источник
Понравилось? Расскажи друзьям:что особенного во взгляде военного после боя — Тестостерон
Выражение «взгляд на тысячу ярдов» стало известно широкой публике благодаря одной публикации в еженедельном американском журнале «Life». Издание выходило с 1883 по 2000 годы и было посвящено различным новостям из жизни американского общества.
В одном из его номеров была опубликована репродукция полотна художника Томаса Ли. Он не только талантливо писал картины. Ли также был публицистом и военкором. В 1944-ом в составе 1-ой морской дивизии США принимал участие в американо-японской битве при Пепелю.
Однако этот человек не был солдатом. Как позднее писал сам Томас, его роль заключалась в том, чтобы постараться никого не убить и зафиксировать ужасы, происходящие на войне. Именно в результате этих наблюдений и родилась его всемирно известная картина «Взгляд на 2 000 ярдов».
Послание Ли миру
На полотне, которое так потрясло читателей «Life», был изображен обычный американский солдат, застывший в молчании перед зрителем и отрешенно глядящий куда-то вдаль широко распахнутыми глазами. На заднем плане — батальная сцена: дым, взрывы, кружащие в небе истребители.
И вот на фоне всего этого апокалипсиса боец замер, как парализованный. Его взгляд расфокусирован и как будто направлен в какое-то необозримое будущее, «на тысячу ярдов» вперед. Никаких эмоций на лице. Полная прострация.
Изображенное Томасом Ли — реально пережитое самим художником и многими его сослуживцами состояние. Такое выражение лица бывает у солдат, чудом уцелевших в кровавой бойне и взглянувших самой Смерти в лицо. Потрясение как будто высасывает из них всю жизнь, испепеляет душу. После такого люди долго не могут вернуться к реальности.
Картина Ли произвела настоящий шок в американском — а позднее и мировом — сообществе. Его «Взгляд» стал настоящим посланием против войны и всего, что она делает с человеком.
Позднее американцы, прошедшие Вьетнам, подтверждали: после боя у многих солдат именно такое выражение лица. Они чувствуют себя физически и морально растоптанными. Один из ветеранов, капрал Джо Хоул, рассказывал: после гибели в бою лучшего друга он понял, что лучше быть отрешенным, иначе можно просто сойти с ума.
Объяснение психиатров
Отрешенный от всего земного «взгляд на тысячу ярдов» — один из наиболее явных признаков ПТСР. Этой аббревиатурой обозначается посттравматическое стрессовое расстройство, которое переживают люди в травмирующих ситуациях. Не в силах справиться с чудовищностью происходящего, они как будто отключаются от него.
ПТСР часто фиксировалось у ветеранов Вьетнамской (а позднее и Афганской) войны. Этот феномен стал одним из факторов, спровоцировавших в США массовое движение пацифистов. К ПТСР могут привести и другие стрессовые ситуации: смерть близкого и горячо любимого человека, сексуальное насилие, угроза физического уничтожения.
Другими признаками ПТСР являются повышенная нервозность, выпадение из памяти спровоцировавшей стресс ситуации (психогенная амнезия), избегание мыслей и разговоров о ней, бессонница или навязчивые кошмарные сновидения. В особо тяжелых случаях пациента могут преследовать мысли о суициде.
что его вызывает — Тестостерон
Выражение «взгляд на тысячу ярдов» стало известно широкой публике благодаря одной публикации в еженедельном американском журнале «Life». Издание выходило с 1883 по 2000 годы и было посвящено различным новостям из жизни американского общества.
В одном из его номеров была опубликована репродукция полотна художника Томаса Ли. Он не только талантливо писал картины. Ли также был публицистом и военкором. В 1944-ом в составе 1-ой морской дивизии США принимал участие в американо-японской битве при Пепелю.
Однако этот человек не был солдатом. Как позднее писал сам Томас, его роль заключалась в том, чтобы постараться никого не убить и зафиксировать ужасы, происходящие на войне. Именно в результате этих наблюдений и родилась его всемирно известная картина «Взгляд на 2 000 ярдов».
Послание Ли миру
На полотне, которое так потрясло читателей «Life», был изображен обычный американский солдат, застывший в молчании перед зрителем и отрешенно глядящий куда-то вдаль широко распахнутыми глазами. На заднем плане — батальная сцена: дым, взрывы, кружащие в небе истребители.
И вот на фоне всего этого апокалипсиса боец замер, как парализованный. Его взгляд расфокусирован и как будто направлен в какое-то необозримое будущее, «на тысячу ярдов» вперед. Никаких эмоций на лице. Полная прострация.
Изображенное Томасом Ли — реально пережитое самим художником и многими его сослуживцами состояние. Такое выражение лица бывает у солдат, чудом уцелевших в кровавой бойне и взглянувших самой Смерти в лицо. Потрясение как будто высасывает из них всю жизнь, испепеляет душу. После такого люди долго не могут вернуться к реальности.
Картина Ли произвела настоящий шок в американском — а позднее и мировом — сообществе. Его «Взгляд» стал настоящим посланием против войны и всего, что она делает с человеком.
Позднее американцы, прошедшие Вьетнам, подтверждали: после боя у многих солдат именно такое выражение лица. Они чувствуют себя физически и морально растоптанными. Один из ветеранов, капрал Джо Хоул, рассказывал: после гибели в бою лучшего друга он понял, что лучше быть отрешенным, иначе можно просто сойти с ума.
Объяснение психиатров
Отрешенный от всего земного «взгляд на тысячу ярдов» — один из наиболее явных признаков ПТСР. Этой аббревиатурой обозначается посттравматическое стрессовое расстройство, которое переживают люди в травмирующих ситуациях. Не в силах справиться с чудовищностью происходящего, они как будто отключаются от него.
ПТСР часто фиксировалось у ветеранов Вьетнамской (а позднее и Афганской) войны. Этот феномен стал одним из факторов, спровоцировавших в США массовое движение пацифистов. К ПТСР могут привести и другие стрессовые ситуации: смерть близкого и горячо любимого человека, сексуальное насилие, угроза физического уничтожения.
Другими признаками ПТСР являются повышенная нервозность, выпадение из памяти спровоцировавшей стресс ситуации (психогенная амнезия), избегание мыслей и разговоров о ней, бессонница или навязчивые кошмарные сновидения. В особо тяжелых случаях пациента могут преследовать мысли о суициде.
Война глазами солдата, ползущего по фронтовой грязи
Рукопись этой книги более 30 лет пролежала в столе автора, который не предполагал ее публиковать. Попав прямо со школьной скамьи на самые кровавые участки Ленинградского и Волховского фронтов и дойдя вплоть до Берлина, Николай Никулин чудом остался жив.
«Воспоминания о войне» — попытка освободиться от гнетущих воспоминаний. Читатель не найдет здесь ни бодрых, ура-патриотических описаний боев, ни легкого чтива. Рассказ выдержан в духе жесткой окопной правды.
Михаил Пиотровский
О книге — Михаил Пиотровский, Директор Государственного Эрмитажа:
Автор и герой — знаменитый ученый, историк искусств от Бога, яркий представитель научных традиций Эрмитажа и Петербургской Академии художеств. Но сегодня Николай Николаевич Никулин, тихий и утонченный профессор, выступает как жесткий и жестокий мемуарист. Он написал книгу о Войне. Книгу суровую и страшную. Читать ее больно. Больно потому, что в ней очень неприятная правда.
Истина о войне складывается из различных правд. Она у каждого своя. У кого — радостная, у кого — трагическая, у кого — полная божественного смысла, у кого — банально пустая. Но для того, чтобы нести людям свою личную правду, надо иметь на это право.
Николай Николаевич — герой войны, его имя есть в военных энциклопедиях.
Кровью и мужеством он заслужил право рассказать свою правду.
От автора
Эти записки глубоко личные, написанные для себя, а не для постороннего глаза, и от этого крайне субъективные.
Это не мемуары, которые пишут известные военачальники и которые заполняют полки наших библиотек. Описания боев и подвигов здесь по возможности сведены к минимуму. Подвиги и героизм, проявленные на войне, всем известны, много раз воспеты. Но в официальных мемуарах отсутствует подлинная атмосфера войны.
Большинство военных мемуаров восхваляют саму идею войны и тем самым создают предпосылки для новых военных замыслов. Тот же, кто расплачивается за все, гибнет под пулями, реализуя замыслы генералов, тот, кому война абсолютно не нужна, обычно мемуаров не пишет.
Здесь я пытался рассказать, о чем я думал, что больше всего меня поражало и чем я жил четыре долгие военные года. Мой взгляд на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата, ползущего на брюхе по фронтовой грязи, а иногда и уткнувшего нос в эту грязь.
Господи, Боже наш! Боже милосердный!
Вытащи меня из этой помойки!
Николай Никулин.
Весной 1941 года в Ленинграде многие ощущали приближение войны. Информированные люди знали о ее подготовке, обывателей настораживали слухи и сплетни. Но никто не мог предполагать, что уже через три месяца после вторжения немцы окажутся у стен города, а через полгода каждый третий его житель умрет страшной смертью от истощения.
Тем более мы, желторотые птенцы, только что вышедшие из стен школы, не задумывались о предстоящем. А ведь большинству суждено было в ближайшее время погибнуть на болотах в окрестностях Ленинграда.
Других, тех немногих, которые вернутся, ждала иная судьба — остаться калеками, безногими, безрукими или превратиться в неврастеников, алкоголиков, навсегда потерять душевное равновесие.
Объявление войны я и, как кажется, большинство обывателей встретили не то чтобы равнодушно, но как-то отчужденно. Послушали радио, поговорили. Ожидали скорых побед нашей армии — непобедимой и лучшей в мире, как об этом постоянно писали в газетах.
Сражения пока что разыгрывались где-то далеко. О них доходило меньше известий, чем о войне в Европе. В первые военные дни в городе сложилась своеобразная праздничная обстановка. Стояла ясная, солнечная погода, зеленели сады и скверы, было много цветов. Город украсился бездарно выполненными плакатами на военные темы.
Улицы ожили. Множество новобранцев в новехонькой форме деловито сновали по тротуарам. Повсюду слышалось пение, звуки патефонов и гармошек: мобилизованные спешили последний раз напиться и отпраздновать отъезд на фронт. Почему-то в июне-июле в продаже появилось множество хороших, до тех пор дефицитных книг. Невский проспект превратился в огромную букинистическую лавку: прямо на мостовой стояли столы с кучами книжек. В магазинах пока еще было продовольствие, и очереди не выглядели мрачными.
***
Николай Никулин.
А война, между тем, где-то шла. Что-то происходило, но никто ничего толком не знал. В госпитали стали привозить раненых, мобилизованные уезжали и уезжали. Врезалась в память сцена отправки морской пехоты: прямо перед нашими окнами, выходившими на Неву, грузили на прогулочный катер солдат, полностью вооруженных и экипированных.
Они спокойно ждали своей очереди, и вдруг к одному из них с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал от себя судорожно сжимавшиеся руки, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку.
Катер уплыл, а женщина еще долго тоскливо выла, ударяясь головою о гранитный парапет набережной. Она почувствовала то, о чем я узнал много позже: ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли в десант, больше не вернулись.
Потом мы все записались в ополчение… Нам выдали винтовки, боеприпасы, еду (почему-то селедку — видимо, то, что было под рукой) и погрузили на баржу, что стояла у берега Малой Невки. И здесь меня в первый раз спас мой Ангел-хранитель, принявший образ пожилого полковника, приказавшего высадить всех из баржи и построить на берегу. Мы сперва ничего не поняли, а полковник внимательно оглядел всех красными от бессонницы глазами и приказал нескольким выйти из строя. В их числе был и я.
«Шагом марш по домам! — сказал полковник. — И без вас, сопливых, ТАМ тошно!» Оказывается, он пытался что-то исправить, сделать как следует, предотвратить бессмысленную гибель желторотых юнцов. Он нашел для этого силы и время! Но все это я понял позднее, а тогда вернулся домой — к изумленному семейству…
Баржа, между тем, проследовали по Неве и далее. На Волхове ее, по слухам, разбомбили и утопили мессершмидты. Ополченцы сидели в трюмах, люки которых предусмотрительное начальство приказало запереть — чтобы чего доброго не разбежались, голубчики!
Я вернулся домой, но через неделю получил официальную повестку о мобилизации. Военкомат направил меня в военное училище — сперва одно, потом другое, потом третье. Все мои ровесники были приняты, а меня забраковала медицинская комиссия — плохое сердце.
Наконец и для меня нашлось подходящее место: школа радиоспециалистов. И здесь еще не пахло войной. Все было весело, интересно. Собрали бывших школьников, студентов — живых, любознательных, общительных ребят.
Смех, шутки, анекдоты. Вечером один высвистывает на память все сонаты Бетховена подряд, другой играет на гуслях, которые взял с собой на войну. А как интересно спать на двухэтажных койках, где нет матрацев, а только проволочная сетка, которая отпечатывается за ночь на физиономии! Как меняются люди, переодетые в форму! И какой смешной сержант:
— Ага, вы знаете два языка! Хорошо — пойдете чистить уборную!
Уроки сержанта запомнились на всю жизнь. Когда я путал при повороте в строю правую и левую стороны, сержант поучал меня:
— Здесь тебе не университет, здесь головой думать надо!
Первые уроки воинского этикета преподал нам сам начальник школы — старый служака, побывавший еще на Гражданской войне. Маршируя по двору, мы встретили его и, как нас учили, старательно доложили:
— Товарищ полковник, отделение следует на занятия!
— Не следует, а яйца по земле волочит, — был ответ…
А старший политрук, какой был весельчак! На политбеседе он сообщил:
— Украина уже захвачена руками фашистских лап!
А потом, после отбоя, гонял всю роту по плацу. Солдаты громко топали одной ногой и едва слышно ступали другой — это была стихийная демонстрация общей неприязни к человеку, который никому из нас не нравился. Коса нашла на камень — политрук обещал гонять нас до утра. Только вмешательство начальника училища исправило положение:
— Прекратить! — заявил он. — Завтра напряженный учебный день.
Этот политрук потом, когда началась блокада и мы стали пухнуть от голода, повадился ходить в кухню и нажирался там из солдатского котла… Каким-то образом ему удалось выйти живым из войны. В 1947 году, отправившись по делам в Москву, я увидел в поезде знакомую бандитскую рожу со шрамом на щеке. Это был наш доблестный политрук, теперь проводник вагона, угодливо разносивший стаканы и лихо бравший на чай. Он, конечно, меня не узнал, и я с удовольствием вложил полтинник в его потную, честную руку.
***
Война тем временем где-то шла. Первое представление о ней мы получили, когда на территорию школы прибыла с фронта для пополнения и приведения в порядок разбитая дивизия. Всех удивило, что фронтовики жадно едят в огромных количествах перловую кашу, остававшуюся в столовой. Курсанты радиошколы были недавно из дома, еще изнежены и разборчивы в еде.
Некоторые поначалу не могли привыкнуть к армейской пище. Однажды я проснулся часа в три ночи от какого-то странного хруста. Его причина обнаружилась в тамбуре у входа: там стоял Юрка Воронов, сын известного ленинградского актера, и торопливо поедал курицу, доставленную из дома любящими родителями.
Солдаты с фронта были тихие, замкнутые. Старались общаться только друг с другом, словно их связывала общая тайна. В один прекрасный день дивизию выстроили на плацу перед казармой, а нам приказали построиться рядом. Мы шутили, болтали, гадали, что будет.
Скомандовали смирно и привели двоих, без ремней. Потом капитан стал читать бумагу: эти двое за дезертирство были приговорены к смертной казни. И тут же, сразу, мы еще не успели ничего понять, автоматчики застрелили обоих. Просто, без церемоний…
Фигурки подергались и застыли. Врач констатировал смерть. Тела закопали у края плаца, заровняв и утоптав землю. В мертвой тишине мы разошлись. Расстрелянные, как оказалось, просто ушли без разрешения в город — повидать родных. Для укрепления дисциплины устроили показательный расстрел. Все было так просто и так страшно!
Именно тогда в нашем сознании произошел сдвиг: впервые нам стало понятно, что война — дело нешуточное, и что она нас тоже коснется.
В августе дела на фронте под Ленинградом стали плохи, дивизия ушла на передовые позиции, а с нею вместе — половина наших курсов в качестве пополнения. Все они скоро сгорели в боях. Ангел-хранитель вновь спас меня: я остался в другой половине. Начались бомбежки. Особенно эффектна была первая, в начале сентября. В тишине солнечного дня в воздухе вдруг возник гул, неизвестно откуда исходящий. Он все нарастал и нарастал, задрожали стекла, и все кругом стало вибрировать. Вдали, в ясном небе, появилась армада самолетов. Они летели строем, на разной высоте, медленно, уверенно.
Кругом взрывались зенитные снаряды — словно клочья ваты в голубом небе. Артиллерия била суматошно, беспорядочно, не причиняя вреда самолетам. Они даже не маневрировали, не меняли строй и, словно не замечая, пальбы, летели к цели. Четко видны были желтые концы крыльев и черные кресты на фюзеляжах. Мы сидели в «щелях» — глубоких, специально вырытых канавах. Было очень страшно, и я вдруг заметил, что прячусь под куском брезента.
Фугасные бомбы, сотрясая землю, рвались вдали. На нас же посыпались зажигалки. Они разрядили обстановку: курсанты повыскакивали из укрытий и бросились гасить очаги пожаров. Это было вроде новой увлекательной игры: зажигалка горит, как бенгальский огонь, и надо ее сунуть в песок. Шипя и пуская пар, она гаснет. Когда все кончилось, мы увидели клубы дыма, занимавшие полнеба. Это горели Бадаевские продовольственные склады. Тогда мы еще не могли знать, что этот пожар решит судьбу миллиона жителей города, которые погибнут от голода зимой 1941-1942 годов.
***
Бомбежки стали систематическими. Во двор училища угодила фугаска, разорвавшая в клочья нескольких человек, были разбиты здания на соседних улицах, в частности госпиталь (там, где сейчас ГИДУВ). Ходили слухи, что шпионы сигнализировали немецким самолетам с крыши этого здания с помощью зеркала. Ночи мы проводили в укрытиях, вырытых во дворе.
Отказали водопровод, канализация. За два часа клозеты наполнились нечистотами, но начальство быстро приняло меры: тому, кто знал два языка, пришлось основательно поработать, а на дворе выкопали примитивные устройства, как в деревне. Потери от бомбежек были невелики, больше было страха.
Я сильно перетрусил, когда бомба взорвалась за окном и бросила в меня здоровенное бревно, которое вышибло две рамы вместе со стеклами. За секунду до того я почему-то присел, и бревно, пролетев над моей головой, ударилось в стену рядом.
В обстановке всеобщей безалаберности свободно действовали немецкие агенты, по вечерам освещая цели множеством ракет. Одна из ракет взлетела однажды с нашего чердака. Но, конечно, никого обнаружить не удалось, так как все, кто был поблизости, — человек полтораста — бросились ловить ракетчика. Создалась бестолковая и безрезультатная давка.
В начале октября прошедших курс обучения отправили на станцию Левашово для полевой практики. Там, в летних домиках артиллерийского училища, мы прожили месяц. Зима была ранняя. Выпал снег, который уже не исчезал до весны. Практика в основном сводилась к сидению на морозе и радиосвязи между отдельными группами курсантов. Привыкали мерзнуть и голодать.
Хотя настоящего голода еще не было. На триста граммов хлеба в день прожить можно. Но мы собирали желуди, коренья. Мечтали попасть на дежурство на кухню, И однажды первому взводу повезло. Вернувшись вечером, этот взвод блевал на нас, на второй взвод, спавший на нижних нарах: с непривычки ребята объелись и расстроили желудки.
Настроение, однако, было бодрое. По-прежнему шутили, даже по поводу нехватки еды.
Левашово находилось вне зоны бомбежек. Но однажды ночью, стоя часовым около склада продовольствия, я наблюдал очередной налет на Ленинград. Это было потрясающее зрелище! Вспышки разрывов бомб, зарево пожаров, разноцветные струи трассирующих пуль и снарядов, дымные протуберанцы, освещенные багровыми отблесками. Все это пульсировало, содрогалось, растягиваясь по всему горизонту.
Издали доносился глухой, несмолкающий гул. Земля подрагивала. Казалось, никто не уцелеет в этом аду. Я с тоской и ужасом думал о родственниках, находящихся там. Утром добрый заведующий складом подарил мне ЦЕЛУЮ (!) буханку хлеба. Я съел половину, остальное отнес товарищам. Помню, как наполнились слезами красивые карие глаза одного из них. Фамилия его была, кажется, Мандель…
***
В ночь на 7 ноября была особенно зверская бомбежка (говорили, что Гитлер обещал ее ленинградцам), а наутро, несмотря на обстрел, мы маршировали к Финляндскому вокзалу, откуда в товарных вагонах нас привезли на станцию Ладожское озеро. Ночь провели в вагоне, буквально лежа друг на друге. И это было хорошо, так как на дворе стоял двадцатиградусный мороз. Согреться можно было только прижавшись к соседу. Утром с разбитого бомбами причала нас благополучно погрузили на палубу старенького корабля, переделанного в канонерскую лодку. Переход через Ладогу был спокойный: небо затянуто облаками, большая волна, шторм. Самолеты не прилетали, но мы изрядно промерзли на ветру.
Грелись, прижавшись к трубе. Тут я совершил удачную сделку, выменяв у скупого Юрки Воронова три леденца на полсухаря.
В заснеженной Новой Ладоге мы отдыхали день, побираясь, кто где мог. Клянчили еду у жителей, на хлебозаводе. Потом сутки шли по глухим лесам, разыскивая штаб армии. Кое-кто отстал, кое-кто обморозился. В штабе нас распределили по войсковым частям. Лучше всех была судьба тех, кто попал в полки связи. Там они работали на радиостанциях до конца войны и почти все остались живы. Хуже всех пришлось зачисленным в стрелковые дивизии.
— Ах, вы радисты, — сказали им, — вот вам винтовки, а вот — высота. Там немцы! Задача — захватить высоту!
Так и полегли новоиспеченные радисты на безымянных высотах.
Моя судьба была иная: полк тяжелой артиллерии. Мы искали его неделю, мотаясь по прифронтовым деревням. Дважды пересекли замерзший Волхов с громадной электростанцией. Питались чем Бог пошлет. Что-то урвали у служащих волховской столовой. Там готовилась эвакуация и происходило воровство продуктов.
Делалось это настолько открыто и бесстыдно, что директорше неудобно было отказать нам в скромной просьбе о еде. В другой раз на окраине деревни Войбокало (она через считанные дни была сметена с лица земли) сердобольная молодуха вынесла нам на крыльцо объедки ватрушек и прочей вкусной снеди: у нее находился на постое большой начальник — какой-то старшина, он не доел поутру свой завтрак.
***
В городе Волхове дыхание войны вновь коснулось нас. Сумеречным вечером проходили мы мимо школы, превращенной в госпиталь. В уголке сада, рядом с дорогой, два пожилых санитара хоронили убитых. Неторопливо выкопали яму, сняли с мертвецов обмундирование (инструкция предписывала беречь государственное имущество).
Один труп с пробитой грудью когда-то был божественно красивым юношей. Тугие мышцы, безупречное сложение, на груди выколот орел. На правом плече надпись: «Люблю природу», на левом: «Опять не наелся». Это были парни из разведки морской бригады.
Первый раз бригада полегла под Лиговом, затем ее пополнили и отправили на Волховский фронт, где она очень скоро истекла кровью… Санитары столкнули трупы в яму и забросали их мерзлой землей. Мы поглядели друг на друга и пошли дальше. (Потом, летом, я видел, как похоронные команды засыпали мертвецов известью — во избежание заразы. Но хоронили лишь немногих, тех, кого удавалось вытащить из-под огня. Обычно же тела гнили там, где застала солдатиков смерть.)
***
Ирония судьбы! Я всегда боялся громких звуков, не терпел в детстве пугачей и хлопушек, а угодил в тяжелую артиллерию! Но это была счастливая судьба, ибо в пехоте во время активных действий человек остается жив в среднем неделю. Затем его обязательно ранит или убивает. В тяжелой артиллерии этот период увеличивается до трех-четырех месяцев. Те же, кто непосредственно стреляли из пушек, умудрялись оставаться целыми всю войну. Ведь пушка стоит в тылу и ведет огонь с закрытых позиций. Но к пушкам обычно ставили пожилых.
***
Как раз в день нашего приезда здесь срезали продовольственные нормы, так как пал Тихвин и снабжение нарушилось. Здесь только стали привыкать к голоду, а я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом. Все было для меня непривычно, все было трудно: стоять на тридцатиградусном морозе часовым каждую ночь по четыре-шесть часов, копать мерзлую землю, таскать тяжести: бревна и снаряды (ящик — сорок шесть килограммов). Все это без привычки, сразу. А сил нет и тоска смертная. Кругом все чужие, каждый печется о себе. Сочувствия не может быть. Кругом густой мат, жестокость и черствость.
Моментально я беспредельно обовшивел — так, что прекрасные крошки сотнями бегали не только по белью, но и сверху, по шинели… Со временем я в кровь расчесал себе тощие бока, и на месте расчесов образовались струпья. О бане речи не было, так как жили на снегу, на морозе. Не было даже запасного белья. Специальные порошки против вшей не оказывали на них никакого действия.
Я пробовал мочить белье в бензине и в таком виде надевал его на тело. Крошки бежали из-под гимнастерки, и их можно было стряхивать в снег с шеи. Но назавтра они опять появлялись в еще большем количестве.
Только в 1942 году появилось спасительное средство: «мыло К» — желтая, страшно вонючая паста, в которой надо было прокипятить одежду. Тогда наконец мы вздохнули с облегчением. Да и бани тем временем научились строить.
***
Обстрелы первоначально не пугали меня. Просто я не сразу понял, в чем дело. Грохот, рядом падают люди, стоны, брызги крови на снегу. А я стою себе, хлопаю глазами. Часто меня сшибали с ног и материли, чтоб не маячил на открытом месте. Но осколки и шальные пули пока меня не задевали. Очень скоро я нашел свое призвание: бросался к раненым, перевязывал их и, хотя опыта у меня не было, все получалось удачно — на удивление профессиональным санитарам.
В конце ноября началось наше наступление. Только теперь я узнал, что такое война, хотя по-прежнему в атаках еще не участвовал. Сотни раненых убитых, холод, голод, напряжение, недели без сна… В одну сравнительно тихую ночь, я сидел в заснеженной яме, не в силах заснуть от холода. Чесал завшивевшие бока и плакал от тоски и слабости. В эту ночь во мне произошел перелом. Откуда-то появились силы.
Под утро я выполз из норы, стал рыскать по пустым немецким землянкам, нашел мерзлую, как камень, картошку, развел костер, сварил в каске варево и, набив брюхо, почувствовал уверенность в себе. С этих пор началось мое перерождение. Появились защитные реакции, появилась энергия. Появилось чутье, подсказывавшее, как надо себя вести. Появилась хватка. Я стал добывать жратву. То нарубил топором конины от ляжки убитого немецкого битюга — от мороза он окаменел. То нашел заброшенную картофельную яму.
Однажды миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от нее осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы вроде меня моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке. В другой раз мы маршировали по дороге и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы все ели и ели, пока оставалось что есть… Я собирал сухари и корки около складов, кухонь — одним словом, добывал еду, где только мог.
Наступление продолжалось, сначала успешно. Немцы бежали, побросав пушки, машины, всякие припасы, перестреляв коней. Убедился я, что рассказы об их зверствах не выдумка газетчиков. Видел трупы сожженных пленных с вырезанными на спинах звездами. Деревни на пути отхода были все разбиты, жители выгнаны. Их оставалось совсем немного — голодных, оборванных, жалких.
***
Вскоре мы покинули Находы — последнюю деревню, которую я видел до середины 1943 года. Полк перебазировался в болотистое мелколесье около станции Погостье. Все думали, что задержка здесь временная, пройдет два-три дня, и мы двинемся дальше. Однако судьба решила иначе. В этих болотах и лесах мы застряли на целых два года! А все пережитое нами — это были лишь цветочки, ягодки предстояли впереди!
***
Вдруг серия разрывов снарядов. Дальше, ближе, рядом. На земле корчится в крови часовой, который стоял у штабной землянки.
Схватился за ногу пожилой солдат, шедший по дороге. Рядом с ним девчушка-санинструктор. Ревет в три ручья, дорожки слез бегут по грязному, много дней не мытому лицу. Руки дрожат, растерялась. Жалкое зрелище! Солдат спокойно снимает штаны, перевязывает кровоточащую дырку у себя на бедре и еще находит силы утешать и уговаривать девицу: «Дочка, не бойся, не плачь!»…
Не женское это дело — война. Спору нет, было много героинь, которых можно поставить в пример мужчинам. Но слишком жестоко заставлять женщин испытывать мучения фронта. И если бы только это! Тяжело им было в окружении мужиков. Голодным солдатам, правда, было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний.
Среди множества кавалеров были удальцы на любой вкус: и спеть, и сплясать, и красно поговорить, а для образованных — почитать Блока или Лермонтова… И ехали девушки домой с прибавлением семейства. Кажется, это называлось на языке военных канцелярий «уехать по приказу 009».
В нашей части из пятидесяти прибывших в 1942 году к концу войны осталось только два солдата прекрасного пола. Но «уехать по приказу 009» — это самый лучший выход. Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ (Полевая передвижная жена. Аббревиатура ППЖ имела в солдатском лексиконе и другое значение. Так называли голодные и истощенные солдаты пустую, водянистую похлебку: «Прощай, половая жизнь»), а если сопротивлялись — на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!
В армейской жизни под Погостьем сложился между тем своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение: пятьсот — тысяча — две-три тысячи человек. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники (их переправляли по замерзшему Ладожскому озеру). Утром, после редкой артподготовки, они шли в атаку и оставались лежать перед железнодорожной насыпью. Двигались в атаку черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншею, да и сил было мало, особенно у ленинградцев.
Снег стоял выше пояса, убитые не падали, застревали в сугробах. Трупы засыпало свежим снежком, а на другой день была новая атака, новые трупы, и за зиму образовались наслоения мертвецов, которые только весною обнажились от снега, — скрюченные, перекореженные, разорванные, раздавленные тела. Целые штабеля.
О неудачах под Погостьем, об их причинах, о несогласованности, неразберихе, плохом планировании, плохой разведке, отсутствии взаимодействия частей и родов войск кое-что говорилось в нашей печати, в мемуарах и специальных статьях. Погостьинские бои были в какой-то мере типичны для всего русско-немецкого фронта 1942 года. Везде происходило нечто подобное, везде — и на Севере, и на Юге, и подо Ржевом, и под Старой Руссой — были свои Погостья…
***
В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию, как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа.
Постепенно он начал ржаветь и тупеть и двигался все медленней. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города. Но вот нож остановился. Был он, однако, еще прочен, назад его подвинуть почти не удавалось. И весь 1942 год лилась и лилась кровь, все же помаленьку подтачивая это страшное лезвие. Так ковалась наша будущая победа.
Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров — наперечет. Шли в бой необученные новобранцы…
— Атаковать! — звонит Хозяин из Кремля.
— Атаковать! — телефонирует генерал из теплого кабинета.
— Атаковать! — приказывает полковник из прочной землянки.
И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было не так легко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулеметчиков их полка были случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом — а они все идут и идут, и нет им конца.
Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые трупы. Уже в некоторых дивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия, начиная сражение, имела 6-7 тысяч штыков, а в конце операции ее потери составляли 10-12 тысяч — за счет постоянных пополнений! А людей все время не хватало! Оперативная карта Погостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет.
Но полковник выполняет приказ и гонит людей в атаку. Если у него болит душа и есть совесть, он сам участвует в бою и гибнет. Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны — давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают.
***
Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат. Я видел это в Погостье, а это, как оказалось, было везде.
***
Нас было шестьдесят семь. Рота. Утром мы штурмовали ту высоту. Она была невелика, но, по-видимому, имела стратегическое значение, ибо много месяцев наше и немецкое начальство старалось захватить ее. Непрерывные обстрелы и бомбежки срыли всю растительность и даже метра полтора-два почвы на ее вершине. После войны на этом месте долго ничего не росло и несколько лет стоял стойкий трупный запах. Земля была смешана с осколками металла, разбитого оружия, гильзами, тряпками от разорванной одежды, человеческими костями…
Как это нам удалось, не знаю, но в середине дня мы оказались в забитых трупами ямах на гребне высоты. Вечером пришла смена, и роту отправили в тыл. Теперь нас было двадцать шесть. После ужина, едва не засыпая от усталости, мы слушали полковника, специально приехавшего из политуправления армии. Благоухая коньячным ароматом, он обратился к нам: «Геррои! Взяли, наконец, эту высоту!! Да мы вас за это в ВКПб без кандидатского стажа!!! Геррои! Уррра!!!» Потом нас стали записывать в ВКПб.
— А я не хочу… — робко вымолвил я.
— Как не хочешь? Мы же тебя без кандидатского стажа в ВКПб.
— Я не смогу…
— Как не сможешь? Мы же тебя без кандидатского стажа в ВКПб?!
— Я не сумею…
— Как не сумеешь!? Ведь мы же тебя без кандидатского…
На лице политрука было искреннее изумление, понять меня он был не в состоянии. Зато все понял вездесущий лейтенант из СМЕРШа:
— Кто тут не хочет?!! Фамилия?!! Имя?! Год рождения?!! — он вытянул из сумки большой блокнот и сделал в нем заметку. Лицо его было железным, в глазах сверкала решимость:
— Завтра утром разберемся! — заявил он.
Вскоре все уснули. Я же метался в тоске и не мог сомкнуть глаз, несмотря на усталость: «Не для меня взойдет завтра солнышко! Быть мне японским шпионом или агентом гестапо! Прощай, жизнь молодая!»… Но человек предполагает, а Бог располагает: под утро немцы опять взяли высоту, а днем мы опять полезли на ее склоны. Добрались, однако, лишь до середины ската… На следующую ночь роту отвели, и было нас теперь всего шестеро. Остальные остались лежать на высоте, и с ними лейтенант из СМЕРШа, вместе со своим большим блокнотом. И посейчас он там, а я, хоть и порченый, хоть убогий, жив еще. И беспартийный. Бог милосерден.
***
Вы, дорогой читатель, вероятно, бывали в Польше, посетили город Ченстохов, любовались красотой его улиц и церквей? Поклонились «Матке Боске Ченстоховской», целительнице и спасительнице рода христианского? Я тоже был в Ченстохове, но ничего этого не видел и не поклонялся знаменитой иконе. В моей памяти остался только грязный подвал с низкими арками потолка да две солдатские могилы во дворе дома… В этом доме размещалась наша санрота, а я лечил там свою рану. Мы сидели там втроем — двое на костылях и я, перевязанный от плеча до плеча бинтами.
Конечно, если бы мои собеседники были более подвижны, мы обязательно отправились бы в город, несмотря на обстрел, — осмотреть его красоты, поискать, что пожрать и выпить. Но на костылях далеко не уйдешь! Однако и в подвале нам было весело; накануне друзья прислали нам с передовой большую флягу немецкого шнапса «для поддержки штанов» и мы распивали его в компании с доктором Шебалиным — мужчиной лет сорока пяти, большим и грузным, килограмм на сто весом. Когда-то он был сельским врачом, а теперь стал майором медицинской службы.
Николай Николаевич Никулин. Воспоминания о войне. 2-е издание. СПб. Издательство Гос. Эрмитажа. 2008 г.
Библиотека Александра Белоусенко
Первый взгляд — Активная история
«Грязь и колючая проволока, через которые канадцы продвинулись во время битвы при Пасшендале», ноябрь 1917 года. Уильям Райдер-Райдер / Канада. Департамент национальной обороны / Библиотека и архивы Канады / PA-002165
Автор: Джонатан Скотленд20 января 1919 года Чарльз Кэмпбелл покончил с собой. Житель Броквилля, Онтарио, первым из многих ветеранов Первой мировой войны покончил жизнь самоубийством в том году. Среди других были Росс Путтило, Александр Фаулер, Уильям Бейли и Уильям Дауьер.Было бы больше. Их смерти напоминают нам, что недавние самоубийства в канадских вооруженных силах являются частью более длинной исторической траектории солдатских самоубийств.
За немногими исключениями, канадские историки игнорируют вопрос о солдатских самоубийствах. [1] Военные лучше изучили проблему и теперь признают, что самоубийство-припой — серьезная проблема. В 2012 году Министерство национальной обороны опубликовало отчет « самоубийц в канадских вооруженных силах, 1995–2012 годы» — , что стало вторым таким отчетом в истории вооруженных сил.Он не обнаружил значительного увеличения количества самоубийств с середины 1990-х годов до окончания миссии Канады в Афганистане. Фактически, в отчете был сделан вывод, что уровень самоубийств среди военных был ниже, чем среди гражданского населения.
Это не должно вызывать удивления. В конце концов, новобранцев проверяют, прежде чем они присоединятся к войскам. То, что не было статистически значимого увеличения числа самоубийств, несмотря на мнение об обратном, вызывает большее удивление. Этот вывод подтверждается новым исследованием самоубийств в целом, а недавние исследования показали, что старые представления о росте уровня самоубийств, особенно в современных городских условиях, просто не подтверждаются доказательствами.
Чего нам не хватает, так это исторической картины, чтобы поместить эти смерти в контекст. Не существует ни одного исследования самоубийств в Канаде во время Первой мировой войны. То же самое можно сказать о Второй мировой войне, Корее и наших многочисленных миротворческих миссиях. Не обращали внимания и на ветеранов каждого конфликта. Даже статистика, которая у нас есть, неполна. Например, в свидетельстве о смерти Чарльза Кэмпбелла самоубийство не упоминается. Причина смерти указана просто как «огнестрельное ранение».
СлучайКэмпбелла также подчеркивает существенное различие между сообщениями о самоубийствах солдат сегодня и годами после Первой мировой войны.Из мужчин и женщин, которые недавно покончили с собой, большинство были военнослужащими. Однако Кэмпбелл покончил с собой после демобилизации. Если бы он был ветераном Афганистана, его случай не был бы зарегистрирован. То же верно, если бы он был резервистом.
Несмотря на трудности с пониманием источников, мое докторское исследование о влиянии Первой мировой войны на канадских мужчин не смогло избежать вопроса о солдатском самоубийстве. Как и в сегодняшних СМИ, канадские самоубийства ветеранов широко освещались в новостях в послевоенные годы.Полученное в результате освещение смертей этих ветеранов дает возможность взглянуть на ту борьбу, с которой вернувшиеся мужчины столкнулись после войны.
На следующих диаграммах показаны самоубийства мужчин, о которых сообщалось в самолетах Globe и Toronto Star , соответственно, в год сразу после войны. Они ни в коем случае не являются исчерпывающими, но они дают первый взгляд на проблему. Каждая диаграмма делит зарегистрированные самоубийства на две категории: общее количество зарегистрированных самоубийств среди мужчин (включая статус ветерана) и количество зарегистрированных самоубийств среди мужчин по статусу ветеранов и по возрасту.
Выводы поразительны. В 1919 году почти 40% заявленных самоубийств были связаны с ветеранами. Более того, если рассматривать только самоубийства мужчин в возрасте 18–39 лет (которые, скорее всего, будут служить), то процент зарегистрированных самоубийств ветеранов удвоится и составит почти 80%. Очевидно, что самоубийства, о которых сообщалось в прессе, были несоразмерно солдатскими самоубийствами.
Важно помнить, что это не национальная статистика, и они не обязательно означают, что ветераны составили 80% всех самоубийств мужчин в Канаде.Тем не менее, цифры отражают опыт других британских доминионов. Например, исследование Джона Уивера в Новой Зеландии показало, что уровень самоубийств среди вернувшихся мужчин в два-четыре раза выше, чем среди гражданских мужчин в той же возрастной группе. [2] Подобные показатели в Квинсленде, Австралия, предполагают, что зарегистрированные случаи в Канаде соответствуют более широкому явлению, которое последовало за 1914-18 гг.
Сообщения СМИ о том, почему эти люди покончили жизнь самоубийством, также могут пролить свет на то, как канадское общество отреагировало на войну и ее последствия.Чарльзу Кэмпбеллу, которого представили в начале этой статьи, было 23 года, когда он закончил свою жизнь. Он вернулся из-за границы в конце 1918 года и застрелился в январе следующего года. Его нога была сильно раздроблена в результате обстрела, и, согласно заключению Globe , он был «явно угрюм, учитывая перспективу длительного лечения». [3]
К концу войны некоторые продолжали рассматривать контуженных мужчин как людей, страдающих травмой нервной системы, но, как свидетельствует сообщение о самоубийстве рядового Джорджа Смита в Виннипеге, газеты также связывали самоубийство с проблемами психического здоровья.В случае Смита депрессия, вызванная контузией, привела к его самоубийству. [4]
Экономические трудности также стали причиной самоубийств. Уильям Даулер, бывший капитан канадского медицинского корпуса, покончил жизнь самоубийством в ноябре 1919 года, оказавшись в «стесненных обстоятельствах». Согласно Star , его гордость была такова, что он отказался от денежной помощи. [5]
В сообщениях об этих смертельных случаях указанные мужчины часто описываются как «подавленные» или пострадавшие от контузии.У них разные мотивы в каждом случае: одни были ранены, другие нет; перспективы трудоустройства были столь же разнообразны, как и их послужной список. Но ясно одно: их самоубийства неизменно связаны с войной. Более того, в случае Globe и Star, отчеты не показывают никаких признаков шока, стыда или удивления по поводу такого заключения. Действительно, почти в каждом случае война широко признается и неоспорима как причина их самоубийства.
Историки утверждают, что Первая мировая война помогла нормализовать инвалидность и психические заболевания.Мужчин, которым дали глаз, руку или ногу, (в идеале) считали бы целостными, если не физически, то уж точно морально. То же самое и с психологическим здоровьем. Хотя на это потребовалось время, клеймо проблем психического здоровья начало исчезать с осознанием того, что контузный шок — если использовать периодический общий анализ психических заболеваний, связанных с войной — был реальным.
Газеты могли преуменьшить роль войны в их гибели. Например, они могли оформить самоубийства исключительно по экономическим мотивам.Они могли даже осудить мужчин за самоубийство, но этого не произошло. И это важно. Это указывает на широкое общественное признание в Канаде того, что война нанесла ущерб этим людям. Общество смирилось с их борьбой, и их самоубийства были прискорбным, но неудивительным примером воздействия войны на канадских мужчин.
Сноски
1. Одним из немногих исторических исследований солдатских самоубийств является обзор Ива Трембле в осеннем выпуске 2010 г. журнала Bulletin d’histoire politique , «Du suicide, militaire et bibliographique», стр.115-127. См. Также ответ Тремблея на статью Элисон Хауэлл « Literary Review of Canada» за ноябрь 2011 г. «Гордость Афганистана» о современных дебатах о солдатских самоубийствах и ветеранах Афганистана, «Назад с войны: что мы знаем о психическом здоровье возвращающихся солдат?» ” Литературный обзор Канады (январь-февраль 2012 г.).
2. См. Работу Джона Уивера в книге Печально тревожная история: значения самоубийств в современную эпоху (Монреаль-Кингстон: Университетское издательство Макгилла-Квинс, 2009).Несколько соответствующих глав также пригодятся в отредактированном сборнике Уивера и Дэвида Райта « Истории самоубийств: международные перспективы самоуничтожения в современном мире» (Торонто: University of Toronto Press, 2008).
3. «Печальный случай самоубийства, явно преднамеренного», Globe , 21 января 1919 г., с. 2.
4. «Совершить самоубийство, двое ветеранов покончили с собой на выходных», Toronto Daily Star , 14 июля 1919 г., с. 20.
5. «Канадский капитан.Самоубийства », Toronto Daily Star , 24 ноября 1919 г., стр. 20.
Джонатан Скотленд — докторант Западного университета. Его диссертация исследует влияние Великой войны на поколения мужчин в Канаде.
Связанные
.британских солдат погибло в результате выстрелов во время учений с боевой стрельбой в Нортумберленде
Британский солдат погиб в результате выстрела в голову во время ночных учений с оружием
- Военнослужащий застрелен на армейских полигонах Оттерберн в Нортумберленде
- Солдат получил смертельное серьезное ранение головы после попадания боевого снаряда
- Оттербурн — крупнейший в Великобритании полигон для стрельбы, используемый армией с 1911 года.
Мартин Робинсон, главный репортер Великобритании, Mailonline
Опубликовано: | Обновлено:
Британский солдат скончался от выстрела в голову боевым выстрелом во время ночных учений.
Солдат Королевского полка Шотландии скончался от серьезного ранения головы в лагере Оттерберн в Нортумберленде — крупнейшем в Великобритании полигоне.
Скорая помощь прибыла на место происшествия, но обнаружила, что солдат получил смертельное ранение головы.
Министр вооруженных сил Майк Пеннинг подтвердил гибель, которая произошла во время учений с боевой стрельбой в понедельник вечером, но имя солдата пока не называется.
Трагедия: военнослужащий скончался прошлой ночью от серьезной травмы головы на полигоне Оттерберн в Нортумберленде (на фото).
Тренировки: Тренировочная зона площадью 93 квадратных мили использовалась Вооруженными Силами для отработки военной тактики более века
.Второй человек арестован за убийство мужчины-солдата Форт-Худ, 27
Раскрыто: 27-летний солдат Форт-Худ Брэндон Скотт Роузкранс был застрелен, когда спал в своем джипе после ссоры по поводу продажи оружия, поскольку второе лицо обвиняется в его убийстве.
- Армейский Pfc. 27-летний Брэндон С. Роузкранс, проживавший в Форт-Худе, был обнаружен застреленным 18 мая, а его джип был охвачен пламенем
- Ранее в этом месяце 28-летний Брэндон Майкл Оливарес был арестован за убийство
- Сейчас Эстреллита Х.37-летнему Фалькону было предъявлено обвинение в пособничестве ему в убийстве
- Она якобы рассказала другу Оливаресу и Роузкрансу спор о цене оружия, и Оливарес выстрелил в солдата, когда тот заснул
- это лишь одна из череды тревожных смертей и исчезновений на базе, включая убийство 20-летней Ванессы Гильен
Марлен Лентанг For Dailymail.com
Опубликовано: | Обновлено:
Второму человеку предъявлено обвинение в связи со смертью 27-летнего солдата, который был убит недалеко от боевой базы Форт-Худ в Техасе.
18 мая корпус армии Pfc. Брэндон С. Роузкранс был обнаружен в канаве с несколькими огнестрельными ранениями, а его Jeep Renegade 2016 года был найден в трех милях от него «полностью охваченным пламенем».
5 августа Брэндон Майкл Оливарес, 28-летний житель Киллина, был арестован и обвинен в убийстве в связи со смертью Роузкранса.
Согласно письменным показаниям Оливарес и Роузкранс вступили в спор по поводу продажной цены оружия, и Оливарес якобы выстрелил в Роузкранса с близкого расстояния, когда тот спал в своем джипе.
На прошлой неделе 37-летняя Эстреллита Х. Фалькон также была обвинена в смерти Роузкранса, обвиняемой в помощи Оливаресу, как сообщает Army Times.
Смерть Розенкранса была лишь одним из череды загадочных исчезновений и смертей, произошедших на базе, которая подверглась обстрелу после апрельского исчезновения 20-летней военнослужащей Ванессы Гиллен. Она была жестоко убита, предположительно, другим солдатом на базе, и ее останки были обнаружены 30 июня.
Второму человеку были предъявлены обвинения в связи со смертью армейской части.27-летний Брэндон С. Роузкранс, убитый недалеко от боевой базы Форт-Худ в Техасе в мае
В начале августа Брэндон Майкл Оливарес (слева), 28-летний житель Киллина, был арестован и обвинен. с убийством в смерти Роузкранса. На прошлой неделе 37-летняя Эстреллита Х. Фалькон также была обвинена в смерти Роузкранса, обвиняется в помощи Оливаресу.
Фалькон обвиняется в несанкционированном использовании транспортного средства и препятствовании задержанию и судебному преследованию убийцы Роузкранса, согласно записям тюрьмы округа Белл. .
Оливарес сейчас содержится под залогом в 1 миллион долларов после обвинения в убийстве. Он уже сидел в тюрьме за отдельный инцидент. Falcon содержится под залог в 100 000 долларов.
Судмедэксперт округа Даллас определил причину смерти Роузкранса как «убийство».
Вскрытие показало, что он получил четыре огнестрельных ранения на левой стороне головы и шеи, а на входе в раны были обнаружены «густые пятна», что наводит экспертов на мысль, что в него стреляли с очень близкого расстояния.
Роузкранс находился на военной базе Форт-Худ в Киллине, штат Техас.
Должностные лица обнаружили пулевое отверстие в задней пассажирской двери джипа Роузкранса, а переднее пассажирское сиденье было откинуто почти полностью.
Эта машина позже была найдена в огне на бездорожье в лесной местности недалеко от Фуллер-лейн в Харкер-Хайтс, а тело Роузкранса было найдено в трех милях от нее.
Поиск сотовых телефонов Роузкранса и Оливареса показал, что он был на связи с Оливаресом в ночь с 17 на утро 18 мая.
Телефоны обоих мужчин «прозвонили» в одних и тех же местах утром в день убийства и накануне вечером.
Фотография, отправленная с телефона Оливареса, показывает руку, держащую 9-миллиметровый пистолет «Ругер», а татуировки на руке соответствуют татуировкам Оливареса.
Роузкранс — лишь одна из череды тревожных смертей и исчезновений на базе, включая убийство 20-летней Ванессы Гиллен. Она исчезла в апреле, и ее останки были впервые обнаружены 30 июня.
Останки Гиллена были найдены через несколько дней после того, как поисковые группы обнаружили труп пропавшего солдата Pvt.Грегори Ведель-Моралес, 24, (вверху) 19 июня
Pvt. 26-летний Мейхор Морта (слева) из Флориды был обнаружен без ответа 17 июля возле озера Стиллхаус Холлоу. Тело Spc. 24-летний Франсиско Хилберто Эрнандезваргас (справа) был найден в воскресенье после того, как погиб в результате крушения на лодке на том же озере в выходные дни
Оливарес признался 18 июня, что на фотографии он держал огнестрельное оружие.
.Кэти Миллс сражается с вооруженными силами США после того, как ее муж Герберт урезал льготы и умер
ЭКСКЛЮЗИВ: «Я НЕ была плохой армейской женой!» Женщина ведет 10-летнюю битву с американскими военными после того, как муж-солдат очистил их банковские счета и лишил ее пособий, прежде чем погибнуть в результате парашютного «несчастного случая»
- Старший уорент-офицер 3 Герберт «Роджер» Миллс и его жена Кэти Миллс познакомилась, когда она училась в старшей школе, а он был курсантом Вест-Пойнт
- Они поженились в Вест-Пойнте в 1986 году, но брак быстро испортился из-за долгов и частых «фанков» Роджера
- В 2005 году Роджер уничтожил семью банковские счета, поданные на развод и добровольно отправленные в Ирак в возрасте 57 лет
- Миллс воспользовался законом, принятым для защиты военнослужащих, чтобы он мог избежать суда по бракоразводным делам и ничего не платить Кэти
- Он также сократил ей из его военного пособия в связи со смертью в размере 500000 долларов до того, как она спрыгнула с парашютом до своей смерти
- Кэти осталась в нищете после того, как бросила постоянную преподавательскую работу укрепил бизнес Мэри Кей — даже обналичив ее пенсию в 126 000 долларов
- Женщина-сержант рассказывает, как Миллс написала на белой доске офиса Национальной гвардии Огайо перед тем, как прыгнуть, что он попадет в больницу
Донна Андерсен для Dailymail.com
Опубликовано: | Обновлено:
В течение десяти лет Кэти Миллс вела войну. Сначала это был бой с ее мужем-военным, затем он стал самим военным.
Бывшая учительница специального образования и коммерческий директор Mary Kay требует 500 000 долларов, которые ей должны были заплатить, когда ее муж бросил ее и отправился в Ирак, а затем погиб в результате «несчастного случая» при прыжках с парашютом.
«Хуже всего было то, что мой муж не бросил меня», — эксклюзивно рассказывает Кэти Daily Mail Online.«Он был оставлен военными и заброшен судебной системой».
«Я был налогоплательщиком, членом общества. Я считаю, что характер имеет значение. Но суд повесил на меня алую букву. Я была плохой женой в армии ».
.